Значит, я ему понравилась. Из-за этого тоже?

Ревность. Плюс тайное влечение к девушке вожака.

Сволочь! Мерзкая трусливая падаль! Поступил как полный слабак!

Он взял мой телефон и сфотографировал какие-то там секретные данные, чтобы меня подставить. Сделать шпионкой! Потому что мой отчим когда-то давно, но до переворота работал на Саида.

Тварь. Как же ловко он придумал. Но поступил как скотина самая последняя. Как слабак. Действовал исподтишка. Разрушил наше с Гектором счастье, которое росло и крепло с каждым днём. Потому что понял, что между нами зарождается нечто большее, чем просто приятный секс.

Отношения. Чувства. Которые плавно перетекают в любовь.

Рифат ревновал. И убедил Гектора, что любовь — это слабость. Любовь погубит лидера крупного города. Сделает его слабым и уязвимым.

Рифат хватает меня за волосы, больно дёргает. Другой рукой хватает за подбородок, собираясь грязно поцеловать. Я почти блюю в его уродливую, пахнущую потом и куревом бороду, но меня спасает оклик водителя.

— Приехали.

— На выход, краля! В номере продолжим практиковать наказание, — гогочет. — Здесь не слишком удобно. Места мало.

Мерзавец хватает меня за локоть, без излишеств вышвыривает на улицу. Обращается как с каким-то скотом безмозглым. А мне кажется, будто меня ведут на казнь. Да, так и есть. Вот только быстрой она не будет.

Я вижу знакомую яркую вывеску. Понимаю, что мы оказываемся в клубе «Элизиум». Ох, нет. Нет!

Рифат, сжимая пальцы на моём локте до синевы, тащит меня к чёрному входу в заведение.

— Пусти! Гектор узнает, он не дурак! Что дальше будет? — пытаюсь запугать ублюдка.

— Не узнает. Он мне доверяет. Я слишком хорошо всё подстроил.

— Негодяй! — дёргаюсь, но мои ничтожные брыкания причиняют ещё большую боль.

Мы оказываемся на втором этаже клуба, проходим сквозь вереницу дверей по тёмному коридору. За этими дверями клиенты клуба или братаны Мурадова снимают клубных кукол на ночь. Из некоторых щелей раздаются женские стоны и мужские оры. Кто-то уже во всю трахается, сняв шлюху, развлекается.

Меня всю колотит от адского страха. Уже не чувствую ни рук, ни ног. Сердце стучит на грани инфаркта. Мы доходим до конца коридора, Рифат открывает ключом номер. После зашвыривает меня, как шавку для битья, в темную тесную комнату. Я лечу в темноту, падаю спиной на скрипучий матрас.

Весь кислород из лёгких вышибает.

— Останешься здесь. Будешь моей личной шлюхой работать. Как натрахаюсь, отдам на потеху парням.

Они же разорвут меня. Разорвут насмерть!

Будто прочитал мысли на моём заплаканном лице, ответил:

— Верно. Тебе конец. За предательство полагается смертная казнь, — проводит пальцем по горлу, насмехаясь, — мы не прощаем предателей, так что ты скоро умрёшь. Будет всем остальным шестёркам уроком.

— Но я не шестерка! — горло душит от ядовитых слёз, несправедливости, обиды.

— Твой приёмный отец — он наш враг! Он работал на Саида. На того ублюдка, который вырезал всю нашу с Гектором семью.

— Но я не знала, — закрываю лицо дрожащими ладошками, реву.

— И опять ты врешь, дорогая, — фыркает, издеваясь. — Впрочем, уже неважно. Пока ты остаешься здесь. У меня важное дело. Когда я вернусь, ты получишь своё наказание, — проводит рукой по вздыбленной ширинке, с силой сжимает топорщащийся член, криво усмехаясь, — как натрахаюсь и наиграюсь с тобой, тварь, брошу пацанам. Дожарят. У тебя есть немного времени покаяться перед смертью. Молись, сука! Может быть, тебе это поможет попасть в рай, а не в ад.

Он сплёвывает мне в ноги, разворачивается, хлопает дверью.

Щёлкает замок. Гул шагов снаружи комнаты быстро стихает. Я поджимаю ноги к груди, сворачиваюсь клубочком на кровати и беззвучно реву.

— Гектор… Я не предательница. Я бы никогда… Я ведь люблю тебя.

Гектор

В воздухе парят клубы тяжёлого табачного дыма, на языке пульсирует терпкий привкус виски. Затягиваясь сигаретой, мы с Рифатом сидим напротив трибун и смотрим, как на шестах вертятся самые лучшие шлюхи клуба. Заведение сегодня пустует. По личному приказу. Захотелось побыть в одиночестве. Оттянуться этим вечером. Выбрать любую красотку. Может, не одну. Три, четыре, пять. Всех в шеренгу поставить. В порядке очереди от души выдолбить. Всё моё. Все они мои крошки. Да вот что-то не поднимается ствол, не закипает сперма в яйцах от возбуждения. Хватает, чёрт. Я сыт по горло. Выдоен до капли. Моя малышка усердно над этим трудится.

Что она только со мной делает… Кристина. Она, бля, на полном серьёзе превращает меня в заядлого однолюба. Как же так? Не пойму. Ни о ком, кроме Кристины, не думаю. Не тянет. Апатия нахлынула.

Не могу объяснить то, что чувствую. Странные ощущения.

Рифат подсел ко мне минуты три назад. Злость почти отпустила. Придурок получил своё. Я не знаю почему, но меня капец как из себя вывело, когда я увидел, как он лапает мою Кристину.

Мою, блять! МОЮ. Девочку.

Сам не понимаю, какого хуя я так быстро привязался к голодранке. Нет, не облезлая она кошка больше, а самый настоящий прекрасный цветок. Я превратил гадкую утку в прекрасного лебедя. Кто бы мог подумать, что за грязью скрывается настоящее сокровище? Дар природы.

— Я хочу попросить у тебя прощения, — в десятый раз подряд за пару дней молвит брат, делая затяжку, — не знал, что она твоя собственность. Только твоя, — поправляет твёрдым тоном. — Я приехал сегодня утром. Хотел сделать сюрприз.

— Принимается. И ты прости, что врезал. Как дела с бизнесом?

— Хуёво. Кто-то намерено срывает поставки.

— В дружной семье завелась крыса?

— Именно.

— Ты выяснил, кто причастен к пожару на складе?

— Не совсем. Но есть один подозреваемый.

— Кто?

— Шолох.

— Тот хер, который ваяет недвижимость на продажу в нашем городе?

— Да. Но его никак не расколешь. С виду безобидный сопляк. Но притворяется же? Жопу лизал, чтобы я ему в городе позволил остаться.

— Теперь догадываюсь, почему лизал. Чтобы остаться и шестерить.

— Спугнуть нельзя. Если напугаем, не расколется. Не хочется ведь шанс просерить, чтобы дотоптать оставшихся тараканов. По-тихому надо действовать.

— Парни прислали мне снимки. Засекли его на причале в компании бывшего подельника Саида. Они встречались тайно, понимаешь? Ублюдок пересел в тачку Шолохова. Они там полчаса шушукались, не меньше.

— Но если брать, то нужны доказательства.