– Ну ты даешь, – одобрил Андрей. – Молодец. Все знаешь.

– Само собой, – солидно подтвердил Антоша. – Ведь мама улетела на небо, и, кроме меня, помогать дедушке некому.

Андрей, вздохнув, потрепал мальчика по голове.

– Ну, ничего, – сказал, – вот дедушка поправится – заживете с ним лучше прежнего.

Пока же стали они жить вдвоем. Сначала он долго не мог отойти от чувства беды и тревоги перед этой внезапной переменой участи. Первые дни таскал Антона на работу, кое-как объяснив сослуживцам, что мальчик – его родственник, что дед у него заболел, а родителей нет. И каждый час ожидал каких-нибудь неприятностей. Однако парень оказался необычайно рассудительным и послушным, так что он стал оставлять его дома.

Ребенок умел определять время по часам. Ровно в час садился за стол в кухне, ел, что оставлял ему Андрей – печенье, шоколадные батончики, сладкие хлопья, яблоки, мандарины… Запивал свой сухой паек соком – и это был его обед. К плите, как было оговорено, не подходил, дверь никому не открывал, в холодильник и шкафы не лазил. Краны, попользовавшись водой, неизменно заворачивал до конца. Любил листать книжки, возиться с конструктором, пускать в ванной кораблики.

Андрей только диву давался, когда, вернувшись с работы, обнаруживал квартиру почти такой же прибранной, какой оставлял, а кухонный стол протертым от крошек. Ему хотелось плакать от неведомых чувств. «У него мои гены!» – думал он. И самому становилось неловко от такой нескладной попытки как-то примазаться к добродетелям Антона.

Несколько раз звонила Ирка, норовила помириться и напроситься в гости. Но Андрею было не до нее. А поговорить про Антошку хотелось. Но та быстро пресекала ничуть не интересные ей восторги папаши-неофита:

– Я не поняла, этот мелкий теперь вечно у тебя жить будет?

– Нет! Зачем вечно! Пока…

– Ну и чудненько, – решала бессердечная Ирка. – Освободишься – звони.

– Вот коза, – беззлобно ругался Андрей, отбрасывая телефонную трубку. И даже радовался, что отстала.

Ездили в больницу к деду. Угроза инфаркта миновала, тот долечивался и снова был похож на самого себя. Андрей иногда задумывался, как сложатся отношения дальше. Сам не почуяв как, он втянулся в свое нечаемое отцовство и уже с трудом представлял себе жизнь совсем без Антона. То есть как вот он будет жить – и не знать никакого мальчика пяти лет. Но и представить себе, как бы можно было устроить жизнь вместе с мальчиком – тоже не мог.

Однажды они вдвоем возились с «Лего», и папаша раздувался от непривычной отцовской гордости, наблюдая интерес и сообразительность Антона.

– Ну ты крут, – хвалил он его. – Молодец! Настоящий строитель! Будешь строителем, когда вырастешь?

– Не знаю. Сперва еще надо у дедушки спросить, – рассудительно отвечал ребенок. – Я ведь у него только один. И у меня дедушка один.

– М-да, это верно, – без энтузиазма мямлил застыдившийся Андрей.

– А ты, что ли, мой папа? – неожиданно вскинул на него ясные глаза мальчишка.

– Дык… э-э… я… вообще-то… – заюлил было разоблаченный родитель. Но спохватился и кивнул: – В общем-то, да. Да. Так и есть. Я твой папа.

– А ты меня, что ли, нашел?

– Вот именно, нашел, – подтвердил отец уже уверенней. – Потерял и нашел.

Мальчик рассиялся, обнял его, восторженно глядя снизу вверх. Слово было произнесено. Очевидность собственного отцовства явилась перед Андреем с самой полной определенностью. «Что ж, похоже, назад дороги нет», – смирился он.

– А дедушка разве не говорил, что я твой папа? – уточнил, потихоньку осваиваясь в новом статусе.

– Нет, – помотал головой Антоша. – Но я сам догадался, – похвастался радостно. – И что ты меня искал и нашел тоже.

– Ну да, – смущенно подтвердил отец. – Так все и было.

Подошло время перевозить подлечившегося деда домой. Андрей завел было с сыном туманную речь о том, что есть дедушка, но есть у него и отец, и что имеются, стало быть, два дома…

– Ты не придешь жить к нам с дедушкой? – удивился Антоша.

– Нет… Я не могу переехать к вам. Но ты можешь остаться здесь.

Ребенок молчал, понурившись.

Они поехали в больницу, забрали старика. Дома тот все хлопотал, суетился, словно уходил от тяжелого разговора.

– Пойду чайник поставлю, – пробормотал, направляясь в кухню и пряча глаза.

– Ну а ты что такой тихий? – с фальшивой оживленностью подкатил Андрей к сыну.

– Буду с дедушкой жить, – прошептал мальчик. – Я же у него только один.

В общем, все более или менее вернулось на круги своя. Андрей снова жил в одиночестве. Опять появились женщины. С каждой он невольно заговаривал о сыне. Хотя было очевидно, что разговоры эти в разной степени его девушек не интересуют. Андрей сделал вывод, что женщин он подбирал себе каких-то одинаковых. Все они были легкомысленны, эгоистичны и неумны.

Пожив некоторое время «по-старому» и заскучав, стал он навещать сына. Мальчик встречал его с радостью. Старик – с плохо скрываемым удовольствием. «Теперь хоть помереть могу спокойно, – говорил. – Все-таки ты оказался не таким еще прохвостом, как я думал». Иногда приходилось брать Антошу к себе, когда дед похварывал, а то и самому ночевать у них, чтобы присматривать за больным стариком. Андрей сам себе удивлялся: когда и как убежденный эгоист, холостяк, одиночка, вдруг перестал держаться за свое одиночество? Почему его не особенно тяготили ни смена привычек, ни нарушение заведенного порядка жизни, ни новые хлопоты?

Он прикипел к сыну, но не понимал, как из детоненавистника буквально ни с того ни с сего получился чадолюбец?.. Довольно быстро привязался и к старику. Между ними сложилось что-то вроде взаимно насмешливой дружбы. С другой стороны, постоянные хвори деда требовали от Андрея новых усилий, заставляя задумываться о том, что теперь в его жизни почти не осталось места безотчетному досугу, ленивой беззаботности. Совершенно неожиданно он оказался чрезмерно вовлеченным в жизнь других. И, даже оставаясь вроде бы предоставленным самому себе, все равно пребывал словно в постоянной готовности соответствовать положению «семейного» человека.

А что в этой новой жизни было для него более существенно – потери или приобретения, – не мог понять. Иногда казалось, приобретения – сына, семьи, нового, ответственного, себя… Но порой чувство потери независимости и того мира, где ему никто не был нужен и он не был нужен никому, становилось болезненным. Андрею не хватало личной свободы.

Дед опять хворал, к проблемам с сердцем добавилась простуда. Чихал и кашлял, температурил, заразившись каким-то нудным вирусом. Андрей забрал Антошку к себе. И нужно было еще навещать больного. Аптеки, магазины, квартира деда, собственный дом, наполненный заботами о мальчике и хозяйстве, работа… Он все больше хмурился.

«Это потому, что у нас ненормальная семья, – сообразил однажды. – В нормальной семье значительная часть семейных забот лежит на женщине. А у нас ее нет. То есть нужно, чтобы в доме поселилась женщина», – уперся в неожиданный вывод. Нельзя сказать, чтобы такое открытие его обрадовало. Девушки, с которыми он привык иметь дело, совершенно не годились ни в спутницы жизни, ни в матери. У них напрочь отсутствовало желание о ком-то заботиться, это было очевидно. Но где берут других девушек?