о своих чувствах, но теперь всякие уменьшительно-ласкательные прозвища уверенно поселились в ее речи. Лиля стала чаще надевать платья, среди типично женских аксессуаров появились довольно волнующие кружевные детали, что немедленно отразилось и на постели. Да и сериальную программу тоже стали разбавлять откровенно мелодраматические картины. И самое главное — я видел… нет, чуял! — что Лиле это нравится, она словно просыпалась, пробуя собственную женственность.

Так что «неожиданно» в этом контексте было, примерно так же, как снег среди зимы. И все же…

— А мне приятно, что… — Я замялся, потом закончил честно: — Я рад, что у нас так все развивается. Только…

Лиля взглянула с интересом. Я решился.

— Я все чаще думаю о том, чтобы завершить наемническую карьеру. Погоди, не перебивай! Не сейчас, но как только закроем долги по инвестициям в Гильдию. Я же вижу, как ты вздрагиваешь в боях. Не спорь, я не единственный, кто это заметил. Послушай, малышка, если не бросить, то хотя бы уйти в отпуск. Тебе это нужно. Я искренне радуюсь тому, что у нас все наконец-то хорошо, и я не хочу, чтобы гребаный мод Смерти послужил причиной развития в твоей красивой головке паранойи или фобии. Понимаешь?

Она кивнула. На лице было написано предельное спокойствие, однако в глазах появилась едва заметная дымка отрешенности.

Лиля молчала несколько минут, бесцельно ковыряя остывший омлет. А потом вдруг заговорила.

— Помнишь, я когда-то тебе рассказывала про свою семью? Не про бедность и нужду, а про фразу своего отца: «серединка никому не важна, Лиля, все ценят только лучших, всем нужны победители»! Это сейчас я понимаю, что человек, который за копейки трудился на заводе, просто высказывал наболевшие, подсознательные желания. Отец хотел научить меня быть первой, опережать других, чтобы я не повторила его судьбу. Жаль, что он не понимал, что для своего ребенка он и так лучший, но, когда ребенок слышит такое от своего отца, да еще в стабильно-регулярной манере… тогда дочка постепенно убеждается в том, что отец, возможно, не хочет видеть ее кем-то иной, кроме первой. И в тот миг перестаешь быть собой, рвешься из собственной шкуры, нивелируя собственные успехи, всегда думая, что можно быть еще лучше.

— Лиля…

— Послушай, Слава, — мягко прервала Лиля. — Мы действительно жили небогато, но это правда только наполовину. Потому что истина в том, что жили мы по-настоящему бедно. Но детям плевать на достаток, когда у них хорошие родители… Впрочем, давай я лучше расскажу тебе один случай, чтобы не быть голословной. Хорошо? Тогда ты сразу поймешь, ЧТО ИМЕННО значит для меня Гильдия.

— Конечно, я слушаю.

Лилина семья жила на самой дальней окраине города, которая даже на фоне других окраин считалась глухоманью. Прямо у дома, за детской площадкой и автомобильной дорогой, начиналось длинное поле, которое целиком было занято огородами. Частными огородами.

И в семье Лили не были редкостью случаи, когда заканчивались зарплатные деньги отца и матери, когда были истрачены даже те средства, которые заняли у друзей или сослуживцев. Тогда наступала «макаронная диета»: на завтрак, обед и ужин — пресные макароны.

Чтобы хоть как-то разнообразить пищу, Лилькин отец придумал хороший, как он сам считал, способ.

«Я с мешком буду ждать тебя за оградой, — объяснял он шепотом. — Ты маленькая и быстрая, ты справишься. Бросай все, что найдешь спелое мне, но только постарайся не шуметь!»

— Он всегда был таким, — рассказывала Лиля чуть рассеяно. — Боялся что-то менять. Всегда говорил, что вот этот месяц будет последним среди тяжелых, а вот со следующего — ух! — как все зацветет красками счастья. И так у него прошла вся жизнь, не жизнь, а ожидание, когда же все наладится.

Так и вышло, что они очутились ночью на чужих огородах. Отец бросал в мешок все, что удавалось отыскать Лиле, а та, еще только готовящаяся стать подростком, юркой белкой носилась по чужим «фермам».

Одного отец не учел — огороды принадлежат таким же нищим, как и их семья, а потому хозяева овощей будут сильно недовольны непрошенным гостям.

В какой-то момент Лиля забылась, отвлеклась, и окрик «стоять, сука!» застал ее врасплох. Рядом с ногой ударил луч фонаря, и тогда Лилька бросилась бежать.

— Вряд ли тот огородник увидел, кто именно его раскулачивает, — грустно улыбнулась Лиля. — Я довольно хорошо петляла в зарослях малинника. И тогда хозяин, осознав, что не успевает оторвать уши воришке, выстрелил.

— Что?!

У меня кровь похолодела.

— Он выстрелил, — повторила Лиля. — Мне в спину. Из ружья.

Самопальная винтовка огородника, к счастью, была заряжена мелкой дробью. Да и повезло, что согревался он не горячим чаем, а беленькой. Однако часть дробинок цель нашла.

— Глупая история, — вновь улыбнулась Лиля. — Ну кто в те времена жил на широкую ногу? Все голодали, каждому жизнь давала под дых, да и соседи-имбецилы тоже не редкость, порой, с ружьями даже. Но мякотка в другом, Слава…

Когда Лилина мама увидала на пороге дочь с промокшей от крови на спине футболкой, она запричитала. Стараясь не плакать, чтобы не ошибиться, пинцетом извлекала мелкие дробинки из тела дочери, и постоянно ругала раздраженного от фиаско мужа: дескать, как такое вообще могло приключиться?!

— И тогда папа ответил. Знаешь, что он сказал? Я помню дословно. Он сказал: «этого не случилось бы, если бы твоя дочь бегала быстрей»!

Я сидел, сжав под столом кулаки. В душе кипело. Я и представить себе не мог, каким мудаком нужно быть, чтобы потащить дочь на такое мероприятие?! Почему не работать больше? Почему не пойти разгружать вагоны, если совсем припрет?! Почему…

— Вот это вторая мудрость, которой наградил меня родитель, — закончила Лиля. — Просто я должна бегать быстрей, Слава. Это и есть ответ на твой вопрос: я не могу бросить Гильдию. Отпуск? Возможно, но потом. Я вполне осознаю, что деньги в моем случае не должны быть самоцелью, что проблема во мне. Однако… я ни за что не хочу, чтобы мои дети видели то, что видела я. Прости, Слава, я