Стали мы с Аей жить-поживать, заявление в загс подали. Вдруг звонит нам нотариус. Оказывается, Адик оставил завещание на своего сына от первого брака, так что вилла и банковский счет принадлежат ему, а мы с Аей ни с чем. Слышу, Ая по телефону с этим сыном сговаривается, Сэриком его называет, на виллу его приглашает, а мне сказать нечего: я вообще никто. Приехал он опять же на иномарке, этакий молодчик из крутых, Аю при мне тискает, говорит, предок в бабах толк знал, я, пожалуй, сам на тебе женюсь. Пошел я в зал, достал из-под плинтуса нож, вернулся, окликнул его, он револьвер выхватил, но выстрелить не успел: я в него нож метнул, и сам удивляюсь до сих пор — прямо в горло ему попал, как в «Великолепной семерке». Так и захлебнулся он кровью. Смотрю, Ая смеется: «Вижу, ты, действительно, мужик, а то я сомневалась, признаться. Давай в машину его отнесем, на шоссе вывезем и там оставим». Отволок я его в иномарку. Хочу я за руль сесть, а она, Ая, говорит: постой, не забудь перышко под плинтус положить, улика как никак. Я даже не задумался над тем, почему она словами козла говорит, отнес нож, сунул под плинтус, вдруг слышу: во дворе взрыв. Сэрикова иномарка взорвалась. Вместе с его трупом. А Ая уже тут как тут. «Это я, говорит, машину взорвала. Ясно, что бомба в нее заранее была заложена. Заказное убийство. А мы ни при чем. Я взрывчатку заранее приготовила и кадрить его стала, чтобы тебя раззадорить, иначе бы ты не решился». Тут на меня такое омерзение нашло, что вытащил я нож из-под плинтуса и ударил ее под левую грудь. Она только охнула и упала на пол мертвая. Позвонил я в милицию, они приехали, и признался я в убийстве трех человек, нож окровавленный им отдал, вот, мол, улика. Увезли меня, а через пару дней следователь меня вызывает и говорит: «В ваших показаниях концы с концами не сходятся. Это сын убил отца, потом его вдову, наследство получить хотел; имея доступ в дом, прятал нож в зале под плинтусом, а вы человек с неустойчивой психикой, к тому же страдающий комплексом вины, поскольку убита ваша бывшая жена, с которой вы оставались в сексуальной связи при жизни ее нового мужа и после его насильственной смерти». Я кричу: «Я же их убил, я!» А передо мной козлиная борода дрыгается, у следователя на лбу рог светится, два рога на шее, и блеет он мне в лицо: «Признание обвиняемого не является доказательством вины. Ты еще нам понадобишься!» Закричал я: «Козел!», бросился на него, на меня надели наручники и в дурдом увезли. Там как зафигачили мне укол, я света белого не взвидел, чувствую: я в аду. Куда не посмотришь, везде козел: справа, слева, спереди, обернешься — сзади тоже козел ухмыляется. И когда меня выпустили из дурдома, я ничего не видел вокруг, кроме козла. И не только я; пройдись по улице, со всех сторон услышишь: козел, козел. Ни о ком другом не говорят: козел пришел ко власти. Куда я не смотрел, я видел козла. Деваться мне было некуда, я направился в Адик-хаус. Охрана пропустила меня. Я вошел в зал, нащупал под плинтусом нож (козел положил его на место) и выколол себе оба глаза, чтобы его не видеть. Но тут же я почувствовал: воняет козлом. И от этой вони я не могу отделаться. Адик-хаус продали с торгов. Он его купил, не иначе. Мне там завязали глаза. Туда меня привозят на ночь. Там у меня отнимают всё, что я насобирал за день, всё, что мне надавали козлы. И к тебе меня привезли оттуда. И здесь козел. Козлом воняет. Можешь ты избавить меня от козла?

— Могу, — твердо сказал Аверьян.

— Врешь, козел, — вскрикнул Безглазый, вскочил на ноги, выхватил из-за пазухи нож и замахнулся на Аверьяна. Аверьян не уклонялся от удара, только крепко обнял Безглазого. Нож вывалился из его руки и упал на пол.

С тех пор слепой Вавила не отходит от церкви. Он подметает двор, расчищает зимой снег, ходит во время богослужения с подносом, собирая пожертвования на храм. При этом он ухитряется никогда никого не толкнуть, хотя на его глазницах черная повязка, как будто Вавила играет с кем-то в жмурки. Но когда дьякон произносит: «Оглашенные, изыдите!», Вавила неизменно выходит из церкви: и с ним каждый раз выходит всё больше народу, а те, кто остаются в храме, с болью сердца и упованием ждут, когда эти новые оглашенные окончательно присоединятся к верным.

Аверьяну позвонил известный психиатр Николай Николаевич Арефьев и попросил у него консультации в связи с одним загадочным случаем. Женщина, лежавшая у него в клинике, обнаруживала странные симптомы. Три недели назад ее нашли в Лыканинском лесу без сознания. Одежда женщины была облита бензином, как и трава вокруг нее. Рядом валялась пустая канистра. Самое удивительное было в том, что, хотя одежда женщины не воспламенилась, женщина жаловалась на ожоги, и они, действительно, отмечались у нее на коже, причем ожоги обширные и все еще не поддающиеся лечению.

— Как она сама объясняет это? — спросил Аверьян.

— Она признается, что пыталась совершить самосожжение и вся была уже объята пламенем, но появился черный монах и задул пламя.

— Она читала Чехова?

— Я задавал ей такой вопрос, но она уверяет, что монах был не тот, не чеховский, а настоящий.

— Что еще говорит она о монахе?

— Она проклинает его, кричит, что он не дал ей спастись.

— От чего спастись?

— Она говорит, от вечного огня. От него, мол, спасает только этот кратковременный.

— Странный способ спасаться. В ее жизни были какие-нибудь несчастья?

— Да нет… Она счастлива в браке. Муж очень любит ее, хорошо зарабатывает, у них две машины. На своей машине она и в лес поехала, по дороге допустила нарушения, так что ГАИ засекло номер машины, что помогло мужу найти ее, когда он вечером кинулся ее разыскивать. Там недалеко от леса как раз пост ГАИ…

— Так ее в лесу муж нашел?

— Уже в сумерках муж увидел ее машину, брошенную на просеке, а сама она лежала неподалеку в одном из так называемых рвов… Знаете, старые копи, где когда-то добывали известняк для строительства московских церквей…

— Я хорошо знаю это место, — подтвердил Аверьян.

— Я забыл вам сказать самое главное, — продолжал доктор. — Она беременна. Удивительно, как не произошел выкидыш, но выкидыш не произошел. При этом, кажется, свою беременность она и считает своей страшной виной. Аборт делать уже поздно. Но я велел нашему персоналу не спускать с нее глаз ни днем ни ночью. Она может вызвать у себя выкидыш каким-нибудь другим жутким способом.

— Что думает по этому поводу муж?

— Полагаю, что он ничего не знает… о таких ее намерениях. Муж мечтает о ребенке. Они его так долго ждали…

— У мужа нет никаких подозрений?

— Об этом и речи нет. Вне сомнения, он уже считает себя отцом. Естественно, мы скрываем от него… ее намерения. Теперь самое главное, отец Аверьян, почему, собственно, я осмелился вас побеспокоить. Она настаивала на встрече со священником. Я приглашал к ней двух священников, одного за другим. Когда первый вышел от нее, на нем лица не было, он сказал, что не может ее исповедовать, а второй сказал, что ей нужен не священник, а психиатр, что она бредит, а бред — не исповедь. Естественно, ее состояние резко ухудшилось после этих двух встреч. Вся надежда на вас. Очень прошу вас навестить больную.