Эллиэнн со мной рядом болтает с кем-то на языке, которого я не понимаю, состоящем из странного попискивания, свиста и рычания. По другую руку от меня сидит пристёгнутый к скамейке Игги с закрытыми глазами и явно в отключке.

Когда Эллиэнн наконец замолкает, я спрашиваю:

– С кем ты разговариваешь?

– Не с «кем». А с «чем». С аппаратом. Вот с этим. – Она обводит взглядом салон, объясняя, что имеет в виду.

Я не слышу, чтобы аппарат отвечал ей – думаю, у Эллиэнн есть наушник или что-то в таком духе. Она произносит что-то ещё на своём странном гортанном языке, а потом наступает тишина – полная тишина – видимо, «двигатели» отключаются. У меня появляется какое-то странное ощущение, в основном в ногах, но и внутри меня тоже, так бывает, когда машина внезапно наезжает на кочку, и желудок подскакивает – ву-у-ух!

Потом это ощущение проходит.

– Невесомость, – объясняет Эллиэнн, а мне в голову ударяется нечто мягкое и пернатое.

Мимо меня проплывает невесомая Сьюзи с очень удивлёнными глазами. Она то и дело расправляет крылья, а потом снова складывает их и оглядывает салон.

– Держи курицу! – с тревогой говорит Эллиэнн, когда Сьюзи опять проплывает мимо.

Я тянусь вверх и хватаю её.

Через секунду парящие шарики рвоты со свистом проносятся мимо меня и куда-то исчезают – не вижу, куда.

– Удаление отхотов, – говорит Эллиэнн. – Поэтому я сказала тебе лофить птицу. Всё парящее в воздухе было бы засосано и удалено.

Вой прекращается. Снова наступает тишина – давящая тишина, которая длится будто целую вечность.

– Эллиэнн? – говорю я. – Где мы?

– Мы покинули атмосферу вашей планеты. Мы примерно в четырёх сотнях двадцати километрах над поферхностью Земли, на временной орпите со скоростью фосемь километров в секунду и бла-бла-бла-бла…

Конечно, на самом деле она не говорит «бла-бла». Просто после пары предложений именно это я и слышу. И мне это всё нравится. Я люблю читать о Международной космической станции, и о высадках на Луну, которые произошли, когда Ба была молоденькой… Просто я только сейчас начинаю осознавать, что произошло. Понимание того, что тут творится, не «снисходит на меня постепенно». Нет, всё случается гораздо, гораздо быстрее.

Я начинаю дышать поверхностно – короткими вдохами, от которых я как будто задыхаюсь – и не могу ничего сказать.

– Кажется, ты паникуешь, – замечает Эллиэнн. – Человеческая эмоциональная реакция на значительное перешифание…

Тут меня прорывает.

– Эллиэнн! – кричу я между судорожными вдохами. – Что происходит? Я ничего не вижу! Я не могу даже… – И я начинаю всхлипывать. – Отпусти меня! Освободи меня!

Я извиваюсь и пытаюсь выбраться из ремней, обвивающих мою грудь, и руки, и ноги. Это ужасное ощущение, и серый тусклый свет, непонятно откуда льющийся в салон, делает всё лишь хуже.

– Пожалуйста, будь спокойнее, – говорит Эллиэнн. – Я активирую симулятор кравитации. – Потом она произносит что-то на своём языке.

Ноги снова становятся тяжёлыми, и я чувствую тот же рывок в желудке, что и раньше; затем ремни, удерживающие меня, отстёгиваются и втягиваются на место, так что я могу встать. Я шевелю руками; поднимаю одну ногу и топаю по полу.

Ремни Игги тоже расстегнулись, и он открывает глаза с ошеломлённым видом, но ничего не говорит.

Эллиэнн отдаёт очередную команду, окружающие нас стены проясняются, будто туман рассеялся, и я таращусь на звёзды – бесчисленные сверкающие точечки света, простирающиеся вперёд на… ну, на бесконечность, наверное.

Моё дыхание постепенно снова становится нормальным (вроде как), хотя Игги так ничего и не сказал.

Я пытаюсь критически оценить, где мы находимся.

Мы с Игги внутри кабины космического корабля Эллиэнн. Это-то понятно.

Кабина примерно три метра в ширину и столько же в высоту. Тут почти нет никаких приборных панелей – ни мерцающих огоньков, ни компьютерных мониторов, ни бесчисленных индикаторов; нет рычагов или цветных кнопок. Я даже в скафандр не одет. Я вытягиваю руку, чтобы коснуться… чего? Окна? Оно кажется прохладным и гладким на ощупь.

А потом я кое-что вижу. Мы оба это видим, и Игги произносит свои первые слова в космосе.

– Ох ты ж батюшки! – ахает он. – Это… это что..?

– Да, Ик-ки. Это Земля.

В нижней части куполообразного окна появляется огромный и великолепный шар. Он выглядит в точности так же, как на изображениях, которые я видел по телику. Я различаю голубизну океанов, и зелень лесов, и золотые огни городов…

– Голубая планета, – говорю я. Проходит некоторое время, прежде чем я в силах добавить: – Разве она не прекрасна?

– Как скажешь, – отвечает Эллиэнн. – Наферное, не у меня надо спрашивать.

Мне вроде как хочется узнать почему, но я слишком очарован. Кроме того, это лишь один из примерно триллиона вопросов, которые я хочу задать, но я не знаю, с чего начать. Так что я спрашиваю о том, что волнует меня больше всего. Я говорю так, как будто не могу отвести глаз от плывущей под нами Земли.

– Эллиэнн? Я… я когда-нибудь увижу Тамми снова?

– Это весьма вероятно.

Я закрываю глаза и пытаюсь представить, как скажу что-то умное и прочувствованное, когда увижу её, но не могу придумать ничего лучше, чем «Привет, Тамм». Я улыбаюсь – «Привет, Тамм» сойдёт.

– И ещё, Эллиэнн?..

– Да, Итан?

– Мы увидим наших маму с папой снова?

– Сависит от обстоятельств.

– От обстоятельств? От каких обстоятельств?

Эллиэнн не отвечает. Вместо этого она говорит:

– Симулятор кравитации отключается, сейчас мы начнём наше странстфие.

Стекло купола снова заволакивает туманом, и нас опять окутывает серым светом, а выползшие ремни аккуратно обвиваются вокруг меня. Эллиэнн рычит слегка потрясывающемуся аппарату ещё несколько команд.

– Эллиэнн? – говорит Игги. – Я должен бояться?

– Ты боишься, когда садишься на фелосипет?

– На велик? Нет, конечно нет.

– Тля нас этот аппарат примерно настолько же сложный, как для вас фелосипет. Так что нет. Не бойся. Хотя ты мошешь испытать некоторую сонливость или даже снова потерять сознание.

Снова раздаётся голос с американским акцентом.

– Думаю, Эллиэнн пытается сказать, что сам аппарат довольно примитивен. А вот операционная система – совсем даже наоборот.

– Ты прав, Филип. Не хотела обидеть.

– Окей, – следует ответ, звучащий довольно раздражённо. – Я не обижаюсь.