Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Покрывая шум и вопли обезумевшей улицы басовито и утробно загудели струны, из высокого, в человеческий рост, окна, высунулся лакированный, прихотливо изогнутый бок и ... Митя прыжком метнулся в сторону. Медленно и величественно заваливаясь, со второго этажа падало пианино. В звоне лопнувших струн и грохоте разлетевшегося дерева оно рухнуло на так и не поднявшегося с мостовой пьянчужку. Его ноги судорожно дернулись и замерли, а из-под превратившегося в груду обломков пианино медленно начала расползаться кровавая лужа.
Ощущение близкой смерти плеснуло холодом по сердцу, Митя дернулся. В торчащем на границе квартала фонаре на миг вспыхнула коротенькая искорка.
- Убилииии! Человека убилиииии! - пронесся заполошный крик, а ответом ему был яростный утробный вой:
- Бей! Громи!
Из окна вылетела кровать, и только когда она рухнула сверху на разбитое пианино,
стало ясно, что выкинули ее вместе с лежащим стариком. Щуплое тело
подбросило, и старик упал обратно, голова его безжизненно свесилась.
И снова в фонаре мелькнула искра.
- Дедушка! - со второго выпрыгнул мальчишка лет двенадцати в гимназической форме. Ловко ухватился за свисающую ветку, качнулся, и приземлился прямиком на груду обломков. - Не троньте дедушку! - метнулся он к старику.
Толпа качнулась к ним и тут же отпрянула - в детской руке был зажат паро-беллум.
- Ах ты ж - такой малой и уже тварюка! - парень в рабочей блузе швырнул в мальчишку доску.
Мальчишку снесло. Он рухнул на мостовую, выбитый из руки паро-беллум выстрелил. Пуля чиркнула по булыжникам и усвистела в толпу - там завыли: то ли ранило кого, то ли от страха.
Над курчавой головой мальчишки взметнулся лом ...
Митя начал двигаться раньше. Конец трости ткнулся в спину погромщику. Раздался треск и завоняло горелым. Заорать погромщик не смог, он просто прогнулся в спине, как натянутый лук - лом в поднятых над головой руках потянул его назад, со звоном свалившись на мостовую. Погромщик рухнул сверху и забился в судорогах. Слюна пузырилась у него на губах.
— Это чего это? Падучая, чи шо? - движение на миг замерло - толпа с болезненным интересом пялилась на корчащегося на земле человека.
Митя за шкирку, как щенка, вздернул мальчишку на ноги и потащил прочь. Навстречу, перекрывая выход из охваченного погромом еврейского квартала, валила новая, еще более распаленная толпа.
- Бей христопродавцев! Бей, не жалей! - впереди, утробно завывая, бежал явный предводитель - мужик в дорогом, хоть и поношенном сюртуке, и казацких шароварах.
Мите показалось, что где-то он уже этого мужичонку видел, но вспоминать было некогда. Он метнулся в боковой переулок, толчком забросил мальчишку за угол ...
Зажал переносицу пальцами - вдруг опять кровить начнет! - и потянулся к
отчетливо ощутимому холоду первых смертей. Сейчас. . . Вот сейчас... Мертвый старик поднимется и вытянув руки, двинется прямиком на своих убийц. Груда оставшихся от пианино досок зашевелится, когда из-под них полезет раздавленный мужичонка ... И на этом погром завершится, страх перед восставшими мертвяками мгновенно пересилит и жажду крови, и тягу к чужому добру.
Тело старика на скособоченной кровати повернуло голову, шевельнулось и замерло, окончательно мертвое. С губ Мити сорвался крик боли - его словно лопнувшей пружиной стегнуло. Показалось, что у самых ног распахнулась туманная бездна, так что он отчаянно взмахнул руками, чтоб не свалиться в нее.
- Дедушка! - выскочивший из-за угла мальчишка метнулся мимо Мити обратно, к мертвому старику. Митя едва успел ухватить мальчишку за пояс:
- Стой! Ему уже не поможешь!
- Нет! Я видел! Он шевелился! Он живой!
- Моррранина сила! - ругнулся Митя, волоча брыкающегося мальчишку прочь.
- Лови их!
За спиной затопотали, Митя припустил так, что мальчишка едва успевал перебирать ногами.
Азартно вопящий погромщик выскочил из-за угла - трость хлестнула его по груди, швырнув на бегущего следом. Оба кубарем покатились по мостовой. Приотставшего третьего Митя встретил простым хуком в челюсть, и каким-то чудом увернулся от летящей ему в лоб доски с торчащим ржавым гвоздем. Погромщик замахнулся снова. Сзади, на покинутой ими улице, что-то многоголосо заорали, и
Митя рявкнул:
- Там золото нашли!
- Золо ... - погромщик оглянулся и позабыв про Митю, рванул назад.
Митя схватил мальчишку за руку и побежал.
Белоснежная метель ринулась им навстречу. Митя замер, ослепленный белой круговертью. Ему залепило лицо, он выругался, протирая глаза, и понял, что это - пух. Вспоротые перины вылетали из окон, рассыпанный пух кружил над проулком и опадал наземь, мешаясь с грязью и кровью. Здесь, как на проспекте в базарный день, сновал народ - все бежали, спешили куда-то, кто-то волок тюки, свернутые из скатертей или наволочек. Из них постоянно что-то выпадало - то подсвечник, то початая упаковка сахара - их с руганью поднимали и спешили дальше. Толстая баба волокла за лапы двух отчаянно квохчущих куриц.
На новехоньком, явно только что поставленном фонарном столбе, качался повешенный. Внутри, почти невидимый на ярком солнечном свету, метался изрядно подросший огонек.
- Говори, где твой муженек деньги спрятал, а то и тебя рядом повесим! – тощий хлыщ лупил ногами скорчившуюся на мостовой старуху. А молодая женщина с младенцем на руках металась между загоняющими ее погромщиками. Один, совсем еще мальчишка, не старше Мити, ухватил ее за косы, повис всей тяжестью, заставив девушку упасть на колени. Младенца вырвали у нее из рук, и принялись с хохотом перебрасываться им, как мячом.
Пламя в фонаре вытянулось, точно жадно принюхиваясь ...
Митя ничего не успел сделать. Возникнув как из пустоты, в погромщика врезался кто-то невысокий, но гибкий. Крепкий кулачок костяшками пальцев саданул по зубам, в кровь разбивая губы, и младенца выдернули у парня из рук. Знакомый до боли голос завопил:
- Не трогать!
Даринка, одетая в свои обычные для вылазок в город потрепанные порты и куртку, прижала младенца к груди.
Ринувшийся было к ней младший погромщик остановился так резко, что чуть не грохнулся.
- Что встал - а ну вдарь ей! - бросив избитую старуху, тощий хлыщ ринулся к ним.
- Так... Не можна... - парень вдруг попятился и его потное, перекошенное кровавым упоением лицо стало почти человеческим и даже знакомым. - То ж панночка-ведьма. Она мне руку лечила.
- Я тебя тоже поооомню! - зло прищурившись, протянула Даринка. – Тебе прядильной
