Музыканты играли без перерыва, и, когда Сергей и Таня вернулись к столику, Маргарита была уже в курсе всего творческого пути своего собеседника. Чтобы не откровенничать самой, она старалась опережать его вопросы своими, мечтая скорее закончить этот вечер. А вечер и не думал заканчиваться. Принесли салаты из морепродуктов и черные, окрашенные чернилами каракатицы макароны. Музыка прекратилась, уступив место звону ножей и вилок.

Кириллов спросил у Тани про конкурс во ВГИК и, пока девушка подробно отвечала, написал что-то на бумажной салфетке и протянул под столом Маргарите. Чтобы у нее была возможность прочесть, принялся что-то рассказывать Алексею Петровичу. Маргарита удивленно развернула записку: «Хотите исчезнуть? Если да, скажите, что устали, и выходите. Я догоню».

Ничем не обнаружив свою реакцию, она медленно допила вино, попросила Светланова повторить анекдот, похвалила интерьер ресторана и, когда Кириллов уже перестал ждать от нее какого-либо действия, внезапно встала:

– Прошу прощения, но я пойду: голова разболелась…

Возникла пауза.

– Так скоро? Не пущу, – привстал Светланов.

– И вправду еще рано, – пролепетала Таня.

– Я провожу! – крикнул ей вслед Кириллов и, положив деньги на столик, бросился к выходу.

Они шли молча, всё время ускоряя шаг, оказались на главном курортном бульваре, зачем-то сели в автобус, вышли через несколько остановок, нырнули в один переулок, в другой, выскочили на площадь со светящимися каруселями и очутились перед входом в бар.

– Зайдем? – спросил Кириллов.

– Зайдем, – кивнула она. – А вы помните, как возвращаться назад?

– Нет, конечно.

На ее лице отразился испуг, который мгновенно перетек в улыбку:

– А я помню отель, «Аврора».

– Не волнуйтесь, в любом случае нас здесь не оставят, это я обещаю.

– Уж лучше бы оставили – неудобно перед Светлановым.

– Бросьте, у нас и так нет времени. Сегодня, в крайнем случае завтра, он утешится в объятиях этой девушки. Ей нужен покровитель, ему – протеже. Они нашли друг друга.

– Да? А мне казалось…

– Что он ухаживает?

– Ах, да не всё ли равно!

Барчик оказался уютной демократичной забегаловкой, где большая часть публики танцевала, а остальные между танцами потягивали вино. Музыканты играли что-то, напоминающее рок-н-ролл, то и дело сбиваясь на твист.

Маргарита неожиданно для себя расхохоталась и потянула Кириллова в центр пятачка. Когда-то, давным давно, она танцевала в институтском эстрадном ансамбле, даже солировала, после института об этом забыла, но тело нередко по-прежнему тосковало, просило движения. Сама удивляясь тому, что делает, она протянула Кириллову руки, приглашая покрутить ее, но он взялся так неуверенно, что она вступила в танец одна и в несколько минут сочинила такой виртуозный рок-н-ролл, что танцующие постепенно расступились, встали в круг и начали аплодировать. К Маргарите подскочил какой-то итальянец, быстро вписался в ее движения, и теперь все были захвачены только ими. Много раз вспоминая потом этот танец в Монте-Катини, она изумлялась тому, что тело приказывало ей двигаться, и она послушно следовала за ним – сначала неуверенно и словно бы ощупью, но с каждым тактом всё вернее и вернее и, наконец, стала хозяйкой положения: вплетала свои движения, замедляя и ускоряя темп, добавляла число вращений и завоевывая всё большую территорию зала. Это был первый этап. Во втором, будто бы закрепив достигнутое, она выскочила на новую ступеньку, заметно усложнив сложившийся узор так, что музыканты в своей игре уже ориентировались на нее, почти что импровизируя. На лице партнера мелькнула мгновенная растерянность, но, быстро сориентировавшись, он уступил Маргарите ведущую роль, чутко подчиняясь ее «приказам» и не претендуя на соло. Усталость и нехватка кислорода, больно накатившие на Риту где-то в середине танца, стали отступать, и, по мере того как она усложняла и усложняла свой танец, ушли без следа, стены бара как будто раздвинулись, и она перестала видеть людей и вообще что-то видеть. Появились безупречной стройности светящиеся пирамиды – целый город из пирамид, уходящих к самому горизонту, и на одной из них, самой высокой, она видела себя со светящимся от счастья лицом. И это было совсем несложно – удержаться на вершине, не покачнуться, не упасть, не потерять равновесия. И не было удивления от того, как она здесь оказалась, – только лишь радость и счастье, будто бы она избавилась от чего-то большого, ненужного и громоздкого, и избавилась навсегда…

Потом пирамиды исчезли, явился какой-то звездный блистающий вихрь, который окутал ее, словно плащ, прошел сквозь тело, через каждую клеточку и подарил такое наслаждение, какого прежде не знала: это было сродни оргазму, но гораздо богаче и ярче. На какой-то момент она словно потеряла сознание, забыв, кто она такая и зачем она здесь, одно лишь отчетливо понимала и чувствовала: всё возможно и можно, если только себе разрешить. Если только…

Кириллова оттеснили, из толпы он какое-то время смотрел, как мелькали ее платье и волосы и как она опять менялась на глазах. Потом отыскал свободный столик и заказал себе вина. Какое-то чувство странной тяжести и необъяснимой тоски навалилось на него так внезапно, как это бывало только в детстве, когда нужно было идти в школу после длительных каникул или возвращаться домой с дачи – словом, пересекать какой-то рубеж, перетекая из одного сегмента жизни в другой, и вот эти-то рубежи и были самым тяжелым и страшным. В детстве он всегда заболевал, чтоб оттянуть его пересечение. Но здесь – с чего бы? Да, он почти не спал две ночи. Перед отъездом нужно было срочно закончить работу, потом – самолет в шесть утра, смена часовых поясов и бессонная ночь в гостинице. Но усталости не чувствовалось – только смутное желание оттянуть и отодвинуть что-то, что наползает, грядет, разворачивается по всем фронтам. Это что-то никак не было связано ни с Италией, ни с Маргаритой и их отношениями, но размышлять о том не хотелось, да и не представлялось возможным. «После, после!» – приказал он себе почти вслух и сосредоточился на танцующей Маргарите, которая будто и вовсе забыла о нем, не желая возвращаться из легкого звенящего состояния, давным давно забытого и оттого казавшегося совершенно новым.

Маргарита не помнила, чем завершился танец: что-то лопнуло и остановилось, пружина сжалась и застыла, звуки смолкли. Исчезли пирамиды, погасли огни, мир покачнулся и рассыпался на тысячи осколков. Несколько секунд она оглядывала зал и изумлялась тому, что видела, а когда, наконец, пришла в себя, это опять была уже не она.

Кириллов сказал ей об этом. Маргарита кивнула:

– Как странно, очень-очень странно!

Она хотела объяснить, что видела и чувствовала, но, едва начав, поняла, что не сумеет передать точно, и замерла на полуслове:

– Дайте пить.

– Вы танцевали как шаманка. Как первобытная шаманка. Все поразевали рты, я первый. Такому не учат.