– Тогда нужно ездить не в туры, как этот, а к знакомым, чтобы те демонстрировали не только парадный подъезд, – поспешила вмешаться Маргарита. – Это разные вещи.

Кириллов улыбнулся и замолчал до конца вечера.

Завтра была Венеция. Но по пути остановились в Падуе – всего на час – взглянуть на главную достопримечательность города, собор Святого Антония. Пока ехали, гид Лада рассказала о том, что люди сюда приезжают, чтобы обратиться к святому Антонию со своими просьбами, причем в письменной форме, с приложением фотографий и рисунков:

– И я всегда поражаюсь: есть письма отовсюду и на всех языках. Кроме русского.

– И что же, помогает? – поинтересовался кто-то.

– Конечно, – закивала Лада. – Там есть специальное место для благодарностей, где всегда лежат новые письма.

Немного подумав, Маргарита достала записную книжку, вырвала листок и некоторое время что-то писала, потом скомкала, вырвала новый, исписала его, свернула треугольником. Когда были в соборе, она опустила его в специальную решетку, немного посокрушавшись из-за непрезентабельного вида своего послания. Гид оказалась права: многие письма были изготовлены заранее и имели прямо-таки художественный вид. Особенно письма-благодарности. Несмотря на то что людей в соборе было не так уж много, к святому Антонию выстроилась очередь, русских среди которых и впрямь не было.

«Ну конечно, они более наивны и доверчивы, чем мы, эти европейцы. Вот и сказочников у них больше».

Человек совсем не религиозный, Маргарита, когда бывала за границей, непременно заходила в костелы и храмы, любовалась витражами и росписями, слушала гулкое звучание органа. Даже померанцевые цветы – непременный атрибут католических храмов – здесь не выглядели грубо и раздражающе, а источали аромат Рождества, витающий под этими сводами в любое время года.

– Какой-то хмель, – повторяла она, медленно обходя собор снаружи. Огромные купола перемежались с остроконечными башнями, башенками и колокольнями. По опыту предыдущих поездок зная, что всё это сразу не охватить глазом и не переварить умом, она снимала и снимала, чтоб дома рассмотреть всё хорошенько, в деталях. Детали быстро исчезают и стираются, но в них-то и вся прелесть. И вот, кажется, снимаешь и снимаешь без конца, куда потом, думаешь, это девать, а дома выясняется – не так уж много.

Кириллов, который в автобусе сразу сел рядом с ней, на шаг опередив в этом Алексея Петровича, здесь держался поодаль.

В полдень прибыли в Венецию.

То ли от самого названия города с нарядными домами-улицами, растущими прямо из воды, то ли от звучащей в автобусе песенки с повторяющимся «аморе» в каждой строчке, но Маргарита почувствовала странное и сильное волнение, и, когда перешли на катер, чтобы въехать в город, не могла сидеть – так и простояла на палубе. Туман у берега быстро рассеивался, но очертания домов проступали постепенно. С исчезновением тумана зазеленела вода, и с этой зеленью чудесно контрастировали яркие цвета домов – в основном желтые, терракотовые и белые, иногда розовые, стоящие, точно нарядная, тщательно расписанная декорация, на фоне которой когда-то происходили исторические драмы. Декорация, давно ставшая самостоятельным действующим лицом и пережившая своих героев.

По мере приближения к набережной волнение усиливалось. Маргарите стало казаться, что она как-то связана с этим малопонятным сказочным местом. Но связана не лично, а опосредованно. Вспомнила, что Дягилев умер в Венеции, и известная легенда всколыхнулась из глубин памяти: в молодости ему предсказали «смерть на воде». Из-за этого предсказания воды Дягилев тщательно избегал и, если его труппа путешествовала пароходом, неизменно выбирал иной транспорт. Когда в 1929 году в конце сезона он, как обычно, распустил артистов на лето и больной уехал в Венецию отдохнуть, никто не мог предположить, что это финал. Он, Дягилев, хотел побыть среди гармонии и красоты, поймать их волны и настроить свой инструмент совершенства. Оттого и выбрал Венецию. А жизнь закончилась. И долго-долго его под скрип весел и плеск воды одного везли на остров мертвых – Сан-Микеле. И всё распалось – гениальные танцовщики, художники и композиторы, приводимые в движение этим великим умом и вплетаемые в узор единого театрального действа, разбрелись по свету, в основном трансформировавшись в старательных ремесленников.

Попав в магнитное поле этого мифического города, Маргарита смутно осознала, что ничего никуда не девается, всё происходит здесь и сейчас – нет срока давности. Давности нет. Попытка додумать эту мысль была обречена на провал. Да и вряд ли ее можно назвать мыслью – скорее, ощущение, догадка, блик.

– Что с вами, Рита? – с усилием оторвал ее от этой картинки Кириллов. – Вы так потеряетесь, группа уходит. Я взял вам наушники.

И она не удивилась этому внезапному «Рита», даже как будто обрадовалась, кивком головы давая понять, что не против.

Экскурсовод-итальянка подробно и долго рассказывала о Казанове – его подвигах, победах и приключениях на фоне этих стен.

«Зачем это?» – спрашивала себя Маргарита, впиваясь взглядом в каждое здание и с детской радостью узнавая картинки, знакомые по пейзажам в Эрмитаже и Пушкинском музее, и удивляясь этому узнаванию.

…Передвигаться здесь и впрямь оказалось сложно. Толпы людей со всего света направлялись к площади Сан-Марко разными потоками, которые росли на глазах. Текли, а затем замирали как вкопанные у дворцов и храмов, которые не поддавались мгновенному восприятию – столь сложен и причудлив был их рисунок, столь роскошны были мраморные колонны всех оттенков розового, бордового, серого и зеленого, столь разнообразны скульптуры и скульптурки на золотом и ярко-синем фоне, мозаики и фрески, остроконечные декорированные фронтоны, завершающие порталы и оконные проемы, украшенные ажурной, рельефной резьбой…

Между экскурсией и катанием на гондолах Маргарита, Кириллов и Светланов бродили по узеньким улочкам, всё время стараясь запомнить дорогу и боясь заблудиться. Они двигались, точно в лабиринте, практически наугад, заглядывая в магазины и дворики, и с каждым шагом состояние ирреальности усиливалось. Маргарита то и дело гладила кирпичи, дотрагивалась до камней. И снова, по уверению Алексея Петровича, со временем произошла странная штука:

– Оно растянулось. Ну, сколько мы здесь, Риточка, часа четыре, больше? А кажется, неделю.

– Не неделю. Небольшую, но отдельную жизнь…

* * *

– Слушай, тебе тут какой-то мужик вчера звонил, – сказал Алеша.

Мне хватило двух вопросов, чтобы понять: Олег.

– И что ты ответил?

– Ну, что ты в больнице.

– А он?

– Ох, ах, что случилось?

– А ты?

– Сказал, что ждем ребенка.

– А он?

– По-моему, грохнулся в обморок.

И даже эта новость меня не взволновала.

– Может, увезу тебя домой на выходные? А что, разложу переднее сиденье, ты ляжешь. Тут ехать-то!.. Я бы от этой больницы уже давно сошел с ума…