От кофе меня начинает подташнивать, и я отодвигаю чашку. Потирая шею, думаю, что хорошо бы рассказать ему, о чем говорили голоса, но боюсь, как бы он не упрятал меня куда-нибудь. Хотя, может, меня и следовало бы упрятать. Я не могу ставить под угрозу Валентину.

– Джулиан, – говорю я, инстинктивно поднося руку к горлу. – Вчерашние голоса. Я слышала их и в ту ночь, когда ты уехал.

Он складывает руки и наклоняется ко мне.

– Я хочу сказать тебе, что они мне говорили.

Он выпрямляется:

– Нет, это не очень хорошая идея. Сначала расскажи об этом сегодня на сеансе терапии, там, где ты в полной безопасности.

– Джулиан, ты не понимаешь. Безопасности нет нигде. Валентина не в безопасности. Они говорят, что я собираюсь сделать с ней что-то ужасное.

Я с трудом произношу слова, судорожно сглатывая слезы.

– Ты никогда бы не сделала Валентине ничего плохого.

Я вытираю слезы и качаю головой:

– А если сделаю? Что меня остановит?

– Голоса опять говорят тебе, что ты причинишь вред Валентине? Так, Кассандра?

– Да, – шепчу я, понурив голову.

Он молчит, и я боюсь встретиться с ним взглядом. Теперь он знает. Может быть, думает, что меня надо где-то запирать. Но он берет меня за руку и ведет из кухни в оранжерею. Он знает, что я люблю эту солнечную комнату, и, наверное, считает, что здесь мне станет полегче. Мы вместе садимся на диван лицом к окну, и он обнимает меня за плечи. Некоторое время никто из нас не говорит ни слова. Снаружи ярко светит солнце, хотя на улице мороз и земля укрыта десятисантиметровым слоем снега. Я уже истосковалась по весне. Она может принести новую надежду, хотя я постепенно прихожу к выводу, что для меня никакой надежды нет.

Положив голову на плечо Джулиана, я не отрываясь смотрю в окно.

– Все повторяется снова, да?

Он не отвечает, и я сажусь прямо, глядя ему в глаза:

– Я права?

Он печально кивает:

– Да.

– И поэтому я пыталась покончить с собой.

И скорее всего, поэтому убежала из дома.

Он встает и принимается ходить взад-вперед, потом внезапно останавливается.

– Наверное, настало время рассказать тебе обо всем.

Я собираю волю в кулак:

– Обо всем?

Он снова садится и берет меня за руку.

– О Соне, – он делает паузу. – Ты уверена, что справишься?

Я молча киваю.

– Когда родилась Валентина, у тебя был тяжелый нервный срыв. Ты без конца повторяла, что Соня собирается отнять у тебя семью. Я уже говорил тебе, как ты к ней ревновала. Но еще ты была убеждена, что она действительно мать Валентины, что мы тебе солгали и не использовали твою яйцеклетку. Ты выдумала хитросплетенную историю про меня и Соню, что мы влюблены друг в друга и обманули тебя.

Мне становится трудно дышать. С каждым словом Джулиана мой пульс учащается.

– Дальше.

Я хочу, чтобы он собрался с духом и рассказал мне правду, о которой я уже в глубине души догадалась.

– Так продолжалось неделями. И даже после того, как я заказал анализ ДНК и он подтвердил, что ты мать Валентины, ты настаивала, что Соня попытается ее украсть. Однажды ты позвонила ей и попросила приехать поговорить, якобы желая сказать что-то важное.

Он обхватывает голову руками.

– Что я сделала, Джулиан?

Он печально смотрит на меня:

– Ты нашла мое ружье, его мне когда-то давно подарил отец. Мне никогда не приходило в голову держать его под замком. Оно не стреляло много лет. Я даже не думал, что ты знаешь, как им пользоваться. Видимо, я многого не знаю из твоего прошлого.

Он вздыхает:

– Я вернулся и нашел ее на полу. Ты убила ее, Кассандра. Всадила ей пулю в голову. В руке она еще сжимала лампу, которой пыталась от тебя отбиться.

У меня перед глазами встает кровавый образ, который периодически являлся мне последние два года. Значит, это все-таки было воспоминание. К горлу подкатывает тошнота, и прежде чем я успеваю встать и пойти в ванную, меня рвет на ковер.

Джулиан моментально подхватывает меня и ведет наверх, в спальню. Укладывает меня на кровать, приносит влажное полотенце и накрывает им мой лоб.

– Почему я не в тюрьме? Разве ты не вызвал полицию?

– Нет-нет. Ты была не в себе. Голоса заставили тебя сделать это. Я бы никому не дал забрать тебя.

– А что ты сделал с ее… ее телом?

– Сделал все как надо. Большего тебе знать не нужно. Достаточно на сегодня. Врача отменим. Ты должна отдохнуть.

Он идет в ванную и возвращается со стаканом воды и двумя таблетками.

– Вот, прими. Это поможет заснуть. Потом еще поговорим.

Я глотаю таблетки и сворачиваюсь в позе эмбриона, подтянув одеяло к самому подбородку. Я хочу уснуть и не проснуться. Я убила несчастную женщину, чье единственное преступление состояло в том, что она помогла мне привести в этот мир Валентину. Мне бы в худших кошмарах не приснилось, что мое прошлое может быть таким черным, что я самый настоящий убийца. Не знаю, как мне с этим жить. Я снова начинаю плакать и поворачиваюсь к Джулиану.

– Ты должен защищать от меня Валентину. Я не хочу причинить ей зла.

– Послушай меня, Кассандра. Мы найдем способ, как заставить голоса замолчать.

Но я уверена, они не замолчат никогда, а даже если и так, я не смогу жить нормальной жизнью. Теперь, когда я знаю, что наделала, ничто для меня не останется прежним. Я начинаю говорить это Джулиану, но внезапно мои веки тяжелеют, и я чувствую, как проваливаюсь в сон. Завтра Рождество, и последнее, о чем я успеваю подумать, – это надежда уснуть навечно.

Блайт кончила заворачивать купленный в последний момент подарок и положила его под елку к остальным. Когда она узнала, что Дарси приедет домой на Рождество, она пошла и выбрала для нее прелестный шарф «Эскада». Скоро Дарси с отцом придут ужинать, Блайт пригласила еще Хейли и Гэбриела. Сначала она хотела ограничиться легким обедом на двоих, но, подумав, пришла к выводу, что это должно быть семейное мероприятие. В конце концов, их семьи всю жизнь дружили, так почему не собраться вместе и не поддержать друг друга в эти праздники, которые для всех обещали быть трудными? Гэбриелу она сказала об этом как бы между прочим, он не особо отреагировал, и она расценила это как молчаливое одобрение.

Две недели назад Гэбриел съездил в Бостон, и с тех пор Блайт нечасто его видела. В галерее он был, как всегда, приветлив и любезен с покупателями, но в личной жизни сделался замкнутым. Даже обедал один, в офисе, и придумывал отговорки каждый раз, когда Блайт звала его на ужин. Она не вытягивала из него подробности поездки в Бостон, но он сказал, что с Эддисон действительно все кончено. Она догадывалась, что Хейли он рассказал больше, но не вторгалась в доверительные отношения брата и сестры. Ей достаточно было знать, что он не стал держать все в себе.