– У тебя и ночью жизнь кипит! – удивилась Марина. – Уже четыре часа, мне домой надо… Привести себя в порядок и поспать перед работой…

– Какая работа – сегодня суббота! И вообще… Зачем тебе уходить? Оставайся со мной, вместе жить будем!

– Ничего себе! – изумилась Марина. – И в какой роли я буду с тобой жить? Постоянной любовницей? Сожительницей? Что ты мне предлагаешь?

Ворон вздохнул и зачем-то понюхал руки. Они пахли смазкой.

– Предлагаю выйти за меня замуж.

– Замуж? Ты серьезно? – Марина перестала улыбаться. Повисла неловкая пауза.

– Вполне!

– И как ты себе это представляешь?

– Да как обычно… ЗАГС с кольцами, потом свадьба…

– И за одним столом весело гуляют прокуроры и бандиты?

– Нет. Люди. Просто люди. На которых не написано – кто они такие. У наших, кстати, ни формы, ни удостоверений нет. И твои вполне могут оставить их дома…

– Нужно подумать, – ответила Марина.

– Нужно, – кивнул Ворон. – Дело непростое, надо решить ряд проблем. Но я их решу. Хотя пока поберегись. Ходи с пушкой, а лучше вообще возьми больничный…

– Это, наверное, самое пугающее предложение о замужестве, которое слышала девушка… Тем более что мне тоже придется докладывать своему начальству…

– А что тут докладывать? Константин Воронов не судим, претензий у ментов к нему нет. А какие у него друзья – никого не касается. Ты же не за них выходишь замуж!

– Дай мне время, – повторила Марина и зачем-то завернулась в простыню. Очевидно, чтобы соответствовать официальной важности момента. Но Ворон сразу развернул ее обратно. Он вообще не любил официальности.

* * *

На Лысой горе было, как всегда, пустынно. Только впечатление это могло быть обманчивым: за тишиной и пустынностью вполне могла прятаться засада. Так думал каждый, из живущих здесь зубров старого криминального мира. Хотя кому сейчас интересны местные обитатели… Все их дела пылятся в архивах, да звучат воспоминаниями на редких общих застольях. Чаще всего, это поминки…

Ворон зашёл во двор и только захлопнул калитку, как из-за дома выбежал Волк. На этот раз он не лаял – напротив, вилял хвостом и ласково терся об ноги. То ли узнал, то ли колбасу учуял. И мать вышла на крыльцо, наверное, в окно увидела. Стала молча, сложила руки перед собой, привычно закрывая татуировку. Что-то не в духе, сразу видно…

– Привет, мам! Продуктов вот привёз…

Ворон протянул матери большую тряпичную сумку, из которой торчала палка варёной колбасы и батон белого хлеба. Но она не шевелилась, будто раздумывая: брать – не брать? Наконец, все-таки взяла.

– Спасибо! Есть будешь?

– Нет. Ел недавно.

– Как знаешь. Все равно на стол соберу, отец голодный… Захочешь, тоже чаю попьешь.

Она скрылась в доме. Отец сидел за столом, под старой яблоней, не поворачивая головы, как будто не видел гостя. Брал из стоящей перед ним тарелки спелые яблоки, резал на дольки острым самодельным ножом с наборной плексигласовой ручкой и складывал в кастрюлю. Упавшие с дерева перезрелые яблоки плавали в наполненной водой яме под водопроводным краном и лежали вокруг на земле. Сладковатый запах гниющих фруктов навевал Ворону ностальгию по беззаботному детству. Только похоже, что сегодня здесь ему рад только Волк. Да и то из-за колбасы. Ну, отец-то всегда смурной, а вот мать…

Странно… Поругались предки, что ли? Так вроде с тех пор как отец бросил пить, у них и повода не было…

Ворон подошёл к столу.

– Здравствуй, батя!

– Здорово, если не шутишь!

В глаза не смотрит, поигрывает зэковской поделкой, как будто очень занят. Ворон переставил табурет и сел напротив. Отец продолжил своё занятие, иногда отправляя ломтики не в кастрюлю, а в рот. Всем своим видом он показывал, что не собирается отвлекаться на всякие пустяки – вроде визита единственного сына, ненадолго приехавшего с чужбины.

Ворон замялся.

– Бать, тут проблема нарисовалась, я перетереть пришёл…

– О как? – картинно вскинул седые брови Егор Петрович. – А я, грешным делом, думал, что прокурорша твоя мне повестку передала! Ты же у них теперь этот… внештатный помощник! Как башляют – нормально?

– Знаешь уже?

– Да уже весь город знает! – Отец раздраженно вонзил финку в стол, прямо через клеенку. Плексигласовая рукоятка дрожала, серый клинок надрывно «пел», выдавая, что откован из рессорной стали. – Тебе обычных тёлок мало, что ли? У нас своя стая, у них – своя. Что непонятного?

– Все понятно…

– Так чего ж ты к чужим лезешь? Или «закона» нашего не знаешь?!

– Да ты послушай, прежде, чем за горло брать! – вспыхнул Ворон и, схватив за наборную рукоятку, остановил нагнетающую нервозность дрожь «пера». Гудение прекратилось, наступила тишина.

– Я же сначала не знал, кто она. А на суд пришли – глядь, а она в прокурорском мундире!

– И отгрузила Серому по полной, – кивнул Молот. – Так?

– Ну, так…

– А ты что? Порадовался?

– Что, что… Она ему приговор отменит. Все как надо сделает.

– Так вы теперь что – заодно?!

– Вроде того… Мы с ней в два ствола «кустовиков» завалили… Так что, теперь кровью повязаны…

Отец заинтересованно вскинул брови.

– Как же так вышло? Ты что, в засаде с ней сидел, что ли?

Молот еле заметно улыбнулся. Если можно назвать улыбкой прищур глаз и чуть приподнятые уголки губ. Улыбаться в привычном понимании слова он не умел.

– Бать, мне не до шуток сейчас!

– Это точно! Мне тоже не до шуток. И матери…

Молот замолчал. Настроение его менялось мгновенно. Было видно, что он встревожен и напряжённо размышляет. В тишине прошло минуты три. Ворон знал, о чем он думает. Если сына признают ссучившимся, то ответ придется держать и отцу. А может, и матери. Было слышно, как яблоко ударилось о крышу дома, скатилось по шиферу и шлёпнулось в траву.

Из дома вышла мать с подносом. Поставила на стол чайник, чашки, тарелку с бутербродами. Но не ушла, как обычно: уперла руки в бока, требовательно рассматривая провинившегося сына.

– Это ведь она, сука, меня беременную на зону отправила за соучастие! – зло сказала мать, как будто участвовала в предыдущем разговоре.

– Ее тогда еще на свете не было, – заметил Ворон.

– Какая разница! Значит, ее мамаша, или другая мусорская тварь! А ты теперь с ними снюхался!

– Дай мне с сыном поговорить! – перебил Молот.