— Ничего не говори, — сказал я.

Кот послушно промолчал.

Сложив факс, полученный из Санта-Барбары, я убрал его во внутренний карман пиджака, и мы направились к машине.

— Верх поднимать или нет? — Беспокоясь о прическе Люси.

— Мне все равно.

Я не стал поднимать верх.

— Слушай, если у тебя какие-то неприятности, — начал я, — было бы лучше, если бы мы обсудили их вдвоем.

Люси уставилась в окно.

— Пожалуйста, не надо заводить этот разговор.

Я кивнул.

Пока мы спускались по Малхолланд и ехали по Колдуотер-Каньон, Люси несколько успокоилась, и когда мы отдали машину парковщику, она уже снова улыбалась и держала меня за руку.

— Здесь так много народу, — с восхищением произнесла она.

Джонатан Грин жил в дорогом особняке, расположенном в Колдуотер-Каньон, к северу от бульвара Сансет. Это был старый, обжитой район, с гигантскими красными соснами, извилистыми дорогами и поместьями в стиле ранчо, чем-то напоминающими шикарную гостиницу «Пондероза». По дорожкам сновала целая маленькая армия парковщиков, вдоль обочины стояли роскошные автомобили и лимузины, а среди гостей было очень много тех, кто, казалось, сошел со страниц справочника киноакадемии.

Парадные двери были распахнуты настежь, и когда мы подошли к дому, то увидели, что народу внутри тьма-тьмущая.

— Приготовься к тому, что на тебя все будут смотреть, — шепотом предупредил я.

— В чем дело? — бросила на меня удивленный взгляд Люси.

— Ты будешь здесь самой красивой женщиной.

Она взяла меня под руку.

— В самом красивом платье, — добавил я.

Люси стиснула мне руку. Перед моим обаянием устоять невозможно.

Съемочная группа Восьмого канала расставляла на лужайке перед особняком прожекторы и попутно брала интервью у одного известного человека, который в начале семидесятых снимался в главной роли в популярном телесериале, а сейчас возглавлял крупную киностудию.

— Кажется, его лицо мне знакомо, — заметила Люси.

— Ты не ошиблась.

Этот деятель прославился своими усилиями по сбору средств на частные социальные программы и дважды удостаивался премии за лучший благотворительный проект года, в значительной степени благодаря щедрым пожертвованиям Тедди Мартина. Но не все знали о его вспыльчивом и свирепом нраве, который пришлось испытать на себе тем молодым ребятам, кого он снабжал героином.

Остановившись, мы услышали, как он говорит журналистам:

— Я с самого начала был уверен в том, что Тедди невиновен, и вот пожалуйста, доказательства этого. В нашем сообществе Тедди уже много лет олицетворяет силы добра. Он столько раз помогал нам, и теперь пришел наш черед помочь ему. Не представляю, как окружной прокурор может поощрять эту вендетту.

В толпе сновали другие корреспонденты, берущие интервью у многочисленных сторонников Тедди Мартина.

Прихожая, просторная и длинная, выходила в огромный зал, который выплескивался на улицу через множество стеклянных дверей. Полы были выложены испанской плиткой, отделка была в стиле Дикого Запада, с обилием древесины ценных пород, книжных полок и написанных маслом картин с изображением пасущихся лошадей и коров. Над огромным камином висел подлинник кисти Рассела.[36]За стеклянными дверями находились бассейны, открытый и крытый, и теннисный корт. По периметру зала стояли с полдюжины охранников Керриса, старающихся не привлекать к себе внимание, однако это им не удавалось. Лужайка за домом зеленела пышными зарослями и была красиво подсвечена, в толпе бесшумно скользили официанты, предлагая гостям вино и закуски. Всего в доме и вокруг бассейнов собралось человек триста.

— Очень красиво, — вполголоса заметила Люси.

— Преступное ремесло приносит неплохие деньги, — кивнул я.

— А вот и Джонатан.

Грин стоял у камина, беседуя с двумя мужчинами в темных костюмах и серьезной женщиной лет шестидесяти. Один из мужчин был высокий, худой, с высоким лбом, выступающим кадыком и в круглых очках. Очень напряженный. Когда мы приблизились, он как раз говорил:

— В полиции Лос-Анджелеса царит оголтелый белый мужской расизм, который необходимо искоренить. Да-да, вырвать его с корнем.

— Уиллис, вы не совсем правы, — возразила серьезная женщина. — Анджела Росси — женщина.

Уиллис рубанул рукой воздух. Возбужденный.

— И, как женщина, вынуждена подчиняться царящему там белому мужскому расизму, который окружает ее со всех сторон. Как вы не понимаете?

— Однако в настоящий момент Полицейское управление Лос-Анджелеса больше чем на пятьдесят процентов состоит из женщин и представителей национальных меньшинств, и эта доля постоянно растет.

— Но растет ли она достаточно быстро, чтобы это могло нас спасти? — выпучил глаза Уиллис. — О господи, мы живем в самом настоящем полицейском государстве! Если такое произошло с Тедди, это может произойти с любым из нас!

Увидев меня, Джонатан протянул руку, радуясь возможности заткнуть Уиллиса.

— Хочу представить вам Элвиса Коула, важного члена нашей команды.

У Уиллиса радостно зажглись глаза. Он схватил меня за руку.

— Рад познакомиться с вами! Это ведь вы пригвоздили эту фашистскую суку.

Серьезная женщина сделала глубокий вздох, а Люси строго произнесла:

— Пожалуйста, впредь в моем присутствии не смейте употреблять это слово по отношению к особам женского пола.

— О, послушайте, я приношу свои извинения, — отступив назад, развел руками Уиллис. — Честное слово. Но эти копы просто оборзели, и я очень разочарован.

— Вы просто грубиян, — заметила серьезная женщина.

Джонатан представил нас своим собеседникам. Женщина оказалась Трейси Маннос, управляющим директором Восьмого канала. Уиллис работал в местном еженедельнике «Причуды Лос-Анджелеса».

Когда Джонатан закончил представлять меня, я представил ему Люси.

— Для меня большое счастье познакомиться с вами, мистер Грин, — сказала она.

Тепло улыбнувшись, Джонатан пожал ей руку.

— Пожалуйста, зовите меня Джонатаном. Насколько мне известно, вы юрист.

— Я занимаюсь гражданским правом, но мы черпаем вдохновение из ваших дел, — смущенно кивнула Люси. — Особенно из судебного дела Уильямса тысяча девятьсот семьдесят второго года.

Джонатан по-прежнему не выпускал ее руку.

— Какой у вас очаровательный акцент. Вы откуда? — похлопал он Люси по руке.