бессмыслицу, он не знал, о чем еще можно было бы написать своим родителям. Его уезд в армию и так был принят в штыки всем семейством.

«Негоже поколению земледельцев отходить от своих традиций и пытаться прыгнуть выше головы», — такие слова доносились ему в спину. Не получив ни одного письма от родных за целое полугодие пребывания в этом аду, юноша горделиво сдерживал все порывы написать им что-либо, не желая уступать своим принципам даже сейчас. Зайдя так далеко с высоко поднятой головой он не мог себе позволить столь дешево давить на жалось близким. Пускай же его уход будет безмолвным.

Раздав свой запас сигарет и алкоголя недоумевающим сослуживцам, среди которых за полгода он так и не смог назвать другом ни одного человека, Нил ухватив свои скромные пожитки и направился прямиком ко входу в каменный храм. По мере приближения к массивному сооружению его бодрый темп ходьбы довольно быстро замедлился, и вскоре его едва можно было назвать движением. На ватных ногах санитар неуверенно подобрался к скучающим привратникам.

Заприметив парня один из них неспешно подобрался к Нилу, придерживая одной рукой самодельную папиросу, второй зачем-то поглаживая крепящиеся на бедре ножны небольшого ножа.

Ничего не сказав, де Голль закатал рукав, обнажая зараженный участок кожи. Стражник кивнул отходя в сторону, его коллега забрал у юноши пожитки и личные документы, что-то отмечая у себя в бумагах. Стоя все это время в непосредственной близости от привратников, Нил с легким удивлением разглядывал их уставшие, покрасневшие от дыма и труднопереносимой жары глаза — он рассчитывал увидеть в них хоть какие-то эмоции, быть может раздражение, сочувствие, или даже насмешку. Но глаза служивых были на удивление пусты, в них не отражалось абсолютно ничего, кроме скуки. Их лица также не выражали никаких чувств, словно перед санитаром были не живые люди, а кем-то управляемые куклы, что выполняли поставленные им задачи без какой-либо вовлеченности.

Наконец закончив с бумагами, солдат указал рукой на крупного увальня по правую руку от себя, и тот с глубоки вздохом повел Нила вглубь здания. Санитара немного удивляло что никто из охранников не имел особых средств защиты от хвори, лишь длинные штанины и рукава, да плотные рабочие перчатки из кожи. При этом привратники вели себя рядом с зараженным совершенно спокойно. Неужели они совсем не опасаются этого грибка?

Проведя Нила по плохо освещенному коридору, уставленному деревянными ящиками и уложенному холщевыми мешками вдоль стен, увалень оставил юношу у входа в один из многочисленных узких лазов, по всей видимости выполняющих здесь роль дверных проемов. Бледно-голубой тусклый свет доносился из небольшой газоразрядной лампы, висевшей аккурат над расщелиной в стене, отбрасывая длинные тени на шероховатости и неровности каменной кладки храма и немного освещая нутро лаза, по потолку которого тянулась вереница переплетенных между собой одноцветных проводов. В нос парню ударил запах характерный для влажных заплесневелых помещений (такой можно встретить в старых винных погребах с покрывающими пол грунтовыми водами и зеленовато-бирюзовой плесенью, оккупирующей стены).

— Ваши документы, — донеслось откуда-то со стороны. Оглянувшись, де Голль усмотрел малозаметное в сумраке подобие сторожевого поста, сконструированного из грязных тряпок, десятка ржавых гвоздей и фанеры. Внутри небольшой коробки и сидел некто обратившийся к парню. Вероятно, по причине эпидемии окошко, через которое сидевшему внутри полагалось контактировать с пришедшими, было завешено полупрозрачным полотном, смоченным чем-то пахучим. Ткань закрывала отверстие не очень плотно, и через небольшие щели было видно еще один источник света, равно как и через текстуру ткани, пускай и в меньшей степени. Желтая лампа накаливания внутри будки была куда как ярче скудного освещения коридора. Оно и неудивительно — попробуй поработай долго с бумагами в плохом освещении.

Видя недоумение Нила, таинственный обитатель будки повторил просьбу, но уже громче:

— Ваши документы, и поживее!

Де Голль вложил свои бумаги в окошко, и когда ткань на мгновенье приоткрылась, чтобы морщинистая рука могла их забрать, юноша смог разглядеть скрывающегося за ней бюрократа. Таинственный голос принадлежал низкому лысоватому мужчине, который даже не смотря на наличие предательски сползающих с кривого носа очков, безустанно щурился.

«Ну и физиономия», — подумал Нил разглядывая морщинистое ссохшееся лицо, покрытое рядом давних рубцов в области подбородка. Обладатель незавидного лица порядка пяти минут всматривался в документы где текста было в лучшем случае на минуту медленного чтения. Покончив с этим, лысое недоразумение стало расспрашивать парня о симптомах и сроках их возникновения, попутно занося неразборчивые каракули во взятый из стопки бланк.

— Проходите, — указал бюрократ на ближайший лаз, возвращая юноше его документы. — Вам прямо, не заблудитесь, там вас осмотрят.

— Почему меня оставили без охраны? Я же заражен, возможно опасен… Разве вы не боитесь что я могу натворить чего? — пробормотал в окошко де Голль, будучи немного сбитым с толку происходящим.

Морщинистый заложник будки как-то нездорово вздохнул, после чего принялся заполнять свои бумаги, так и не удостоив Нила ответом. Решив не переспрашивать, юноша направился прямиком в лаз, не преминув возможности ударится головой о низкий свод прохода — без этого никак.

Пройдя десяток метров по кривоватой расщелине, потирающий только что набитую шишку парень выбрался в довольно просторное помещение, уставленное койками, железными столами, высокими стеллажами и целой кучей медицинских приспособлений. Покрытые мягким желтоватым материалом толстые каменные стены отлично гасили звуки, и вот, юноша еще минуту назад стоявший почти что в полной тишине, оказался в гудящем от бормотания врачевателей месте. На койках и столах лежало не меньше десятка пациентов, а вокруг них суетились те самые странные доктора, приехавшие из столицы.

Стоявшие у входа, одетые в белые балахоны мускулистые ребята тут же подхватили Нила под мышки, без лишних вопросов и комментариев уложив его на холодный железный стол, чем-то напоминающий операционный. Стоило юноше попытаться расспросить о происходящем, как ему оперативно велели закрыть рот и не двигаться. В этом месте никто никого не спрашивал, все как один, лежачие хранили могильное молчание. Прерывало тишину лишь их сиплое дыхание да зловещее бормотание, доносившееся от докторов. Респираторы, надетые на каждого из приезжих, заставляли их голоса звучать как-то по недоброму.

Два мускулистых санитара быстро стащили с де Голля одежду, и подоспевший доктор стал молча осматривать его тело, особенно фокусируясь на молниеносно запримеченном зараженном участке локтя. Врачеватель нанес пахучий раствор на пораженное хворью место и почти мгновенно злосчастный локоть нестерпимо зачесался. Юноша стойко сдержал позывы, последовав совету крайне убедительных санитаров, в частности, озвученному ими: «не двигайся».

Не желая навлечь на себя гнев пугающе молчаливого врача, Нил старался не то что