Константин с всё возрастающим интересом наблюдал за Ариной. Всегда приятно смотреть на работу профессионала, кем бы он ни был. Маленький Костя обожал, когда мама-инженер делала дома какие-то чертежи. В такие дни она крепила к огромному кульману, который в их небольшой квартире занимал добрую половину и без того маленькой комнаты, лист ватмана. И тогда егоза Костик вместо того, чтобы играть в обожаемые им шумные игры или носиться с мальчишками во дворе, забирался с ногами на диван, усаживался за спиной у мамы и замирал. Он смотрел на красивые мамины руки, на остро очиненный карандаш и появляющиеся на белой бумаге чёткие причудливые линии, и время для него останавливалось.

Вот и сейчас Константин ловил себя на том, что специально приходит в те места, где может встретить Арину, чтобы ещё и ещё раз посмотреть, как она справляется со своей не самой простой работой. Известно, что кто-то прекрасно управляется с техникой, другие умеют ладить с животными, есть люди, способные к кропотливой, требующей большого внимания работе. Арина же гениально, потрясающе, умопомрачительно работала с людьми. При одном её появлении самый капризный клиент моментально успокаивался. Она своими внимательными серыми глазами смотрела на растерявшуюся старушку-иностранку, на большое, измученное долгим переездом семейство, на холостяка-мизантропа и даже самого неприятного посетителя так участливо и обнадеживающе, что скандалисты моментально теряли свой запал, уставшие сразу же понимали, что им сейчас помогут, ворчуны переставали сердиться, а растерявшиеся видели в этом ласковом умном взгляде решение всех своих проблем и обещание поддержки и внимания.

Очень скоро Константин понял, что и коллеги любят и ценят Арину. К ней постоянно обращались за помощью, что-то спрашивали, уточняли. И всем она отвечала неизменно доброжелательно и с такой искренней готовностью помочь, точно именно этого человека она просто жаждала увидеть и наконец дождалась, встретила. Константина растрогало, когда пожилой солидный швейцар незаметно сунул пробегавшей мимо Арине конфетку, а мальчишка лет восемнадцати, занимавшийся багажом, быстро передал какой-то пакет. «От моей мамы», – не столько услышал, сколько прочитал по губам оказавшийся рядом Константин.

– Спасибо, Васенька, – растроганно шепнула Арина, – но Анне Васильевне не стоило так беспокоиться.

– Она очень благодарна вам за помощь, Арина Станиславовна. И просила передать это девочкам. Это просто гостинцы. Мама сама пекла.

– Васенька, она у тебя замечательная. Мне было приятно ей помочь.

Мальчик вспыхнул от удовольствия, с обожанием посмотрел на Арину и побежал работать. А она, улыбнувшись, прижала пакет к груди и скрылась за дверью с надписью: «Служебное помещение». Константину стало неловко из-за того, что он невольно наблюдал личную сцену. Он отвернулся и пошёл по своим делам, но снова и снова сталкивался с Ариной и снова и снова любовался её работой… Или не работой? Или самой Ариной? И не сталкивался, а сознательно искал её?

Днём огромные тяжёлые двери впустили с жаркой июльской улицы очередную группу постояльцев. В холле было прохладно и очень уютно. На лицах приехавших тут же отразились удовольствие и умиротворение. Девушка на ресепшен приветливо улыбалась всем вместе и каждому в отдельности, будто старым и долгожданным знакомцам. Ну, прямо как Арина. Явно старается походить на свою начальницу.

Константин, сидевший в невероятно удобном кресле с газетой в руках, подавил улыбку и принялся в уме обдумывать, каким будет отчёт о работе этого отеля. Взгляд его, со стороны казавшийся вполне безмятежным, цепко подмечал действия каждого из сотрудников, а мозг запоминал и анализировал. Он тоже был на работе, и от него – взялся за гуж, не говори, что не дюж – требовалось выполнить её наилучшим образом. А не только целый день любоваться Ариной.

Пока всё шло неплохо. Ни Миру, ни Марту Константин ни разу не встретил, отель ему нравился, давать положительные отзывы он очень любил. А уж в этот раз, когда он не мог, как ни старался, быть абсолютно беспристрастным, прекрасная работа всех служб отеля, каждого из его сотрудников особенно радовала его. Поэтому настроение было хорошим, даже приподнятым. Слегка омрачало его только то, что кто-то хотел, чтобы он, Константин Соколан, как можно скорее покинул этот мир. А вот кто и за что – он так пока и не знал. И вариантов больше, кроме кандидата в мэры, в честности и непричастности которого была так уверена Валерия Алексеевна, бывшая учительница и нынешняя писательница, не было и не предвиделось.

И Константин, выполняя свою работу, то и дело возвращался мыслями к последним событиям и всё никак не мог понять, откуда растут ноги у этой странной истории. Его личные перспективы в свете всего произошедшего казались как никогда туманными и хотя не пугали, но совершенно определённо заставляли нервничать.

Вечером долгого дня, начавшегося в Новосибирске, а заканчивающегося в центре Москвы, Константин решил никуда не ходить и просто посмотреть телевизор. Позвонила, чтобы узнать, как он слетал в Сибирь, Светлана. Поболтав с ней о том о сём, Константин пожелал ей спокойной ночи, рухнул на широченную удобную кровать и нащупал на тумбочке телевизионный пульт: захотелось посмотреть какой-нибудь старый, хорошо знакомый и успокаивающий своей предсказуемостью фильм. Но вместо этого по нескольким каналам крутили бесконечные сериалы про милицию или бандитов, по другим шли ток-шоу с ведущими, одинаково громко кричащими и пучащими глаза.

Константин вяло переключал каналы пару минут и бессмысленно щёлкал бы пультом дальше, по второму и третьему кругу, если бы не увидел вдруг лицо доктора Синькова. Тот в костюме, который шёл ему гораздо меньше докторской робы, и при галстуке сидел в какой-то небольшой студии и отвечал на вопросы молоденькой, излишне активной ведущей. Константин замер и во все глаза уставился на экран.

– Семён Степанович, – щебетала, явно любуясь собой, теледива, – следующий мой вопрос будет очень личным, но мне хотелось бы всё-таки услышать ответ на него. Уважаемым телезрителям – я уверена – тоже.

– Спрашивайте, – обаятельно улыбнулся изрядно поседевший и несколько, но, впрочем, не слишком раздобревший за прошедшие со дня их с Константином предпоследней встречи доктор, собравшийся в градоначальники.

– Семён Степанович, – ведущая добавила в голос интимности и ласково и чуть тревожно посмотрела в камеру, а потом на собеседника, – а были ли в вашей жизни поступки, за которые вам стыдно? Или, может быть, вы бы хотели извиниться перед кем-то, кого обидели?

Лицо доктора Синькова заметно помрачнело и постарело, он помолчал недолго и вдруг, твёрдо глядя прямо в камеру, тихо и очень искренне сказал:

– Да, я должен извиниться перед одним человеком. Вернее, перед двумя людьми. Я их не обижал. Я практически сломал им жизни…

При этих словах крупным планом показали хорошенькое лицо ведущей, которая на миг не справилась с потрясением и выглядела совершенно оторопевшей. Синьков, не замечая её растерянности, тем временем продолжал, обращаясь не к ведущей или зрителям, а к Константину, потрясённому не меньше телевизионной девушки: