Ханна лихорадочно пыталась найти выход, пошутить, сделать какое-то небрежное замечание. Все, что угодно, лишь бы исцелить острую боль в душе, выйти из неловкого положения. Но мысли упорно ускользали. А потом и вовсе разлетелись, словно, унесенные сильным порывом ветра, утонули в бушующем море.

Потому что Александр взял ее лицо в громадные ладони – ее ненавистное, ничем не примечательное лицо – и поцеловал в лоб.

– Прекрасна, – пробормотал он и поцеловал в щеку. – Прекрасна. – В кончик ее далеко не совершенного носа. – Прекрасна. – Он продолжал, касаясь губами каждого дюйма ее лица, повторяя это слово снова и снова с каждым поцелуем.

Осыпав поцелуями ее лицо, он откинул ее волосы и перешел к ушам. Довольно большим и немного оттопыренным. Так что ушло некоторое время на каждое. Но он объявил, что они тоже прекрасны. А когда перешел к шее, стал рассеянным и забыл, что надо повторять, что Ханна прекрасна. Но все же иногда бормотал это, когда прикасался губами к ее шее.

В душе Ханны росла нежность к нему. Александр так старался сделать все, чтобы она чувствовала себя красивой! Его ласки восхищали ее. Нервы были натянуты, кожа горела. По спине прошел озноб.

О, она не какая-то необыкновенная красавица и знала это, но было достаточно и того, что он изо всех сил пытался убедить ее в этом. И если бы она уже не любила его, если бы ее не влекло к нему физически и духовно, если бы он не стал ее единственным с первого взгляда, она полюбила бы его сейчас.

Он самый поразительный, самый неотразимый, самый завораживающий мужчина, которого она когда-либо видела. И он ее муж.

В ней росла радость. Ее наполнила потребность смеяться, петь, ликовать. Но вместо этого Ханна вцепилась Александру в волосы, так что он волей-неволей поднял голову и с любопытством уставился на нее.

– Это ты, – хрипло выдавила она, – самый красивый.

С этими словами она толкнула его, чтобы он перевернулся на спину. Александр был гораздо больше и сильнее, но позволил ей это. Возможно, он был поражен свирепым выражением ее лица. Он открыл рот, чтобы ответить, но она, не колеблясь, оседлала его и поцеловала, заставив молчать. И продолжала целовать и тереться об него всем телом, так что его твердый живот касался ноющего местечка между ее бедрами.

Потом подняла голову и улыбнулась ему. Его глаза заволокло дымкой, рот приоткрылся, пальцы беспокойно гладили ее бедра.

Ханна очень медленно нагнулась и поцеловала его в лоб.

– Прекрасен! – объявила она.

Поцеловала его лоб, щеку, кончик чуть кривого носа.

Прекрасен, прекрасен, прекрасен!

Его шрам.

Александр сжался, когда она поцеловала его шрам. Попытался отвернуться.

– Ханна…

– Молчи.

Она снова стала целовать его. От виска до конца сморщенного шрама у подбородка. Осыпала зажившую рану легкими поцелуями, бормоча о том, как великолепны все его недостатки и все его достоинства. Провела губами по его мускулистой шее, покрывая ее поцелуями-укусами. Лизнула его ключицу, плоские литые мышцы на груди, взъерошила жесткие волоски, обвела языком сосок, наслаждаясь его вкусом, запахом, упругостью.

Александр лежал под ней молча и неподвижно. Но блестящими от страсти глазами наблюдал, как она ласкает его. При этом он осторожно сжимал ее бедра, неспешно выводя на них пальцами круги, пробуждая ее, воспламеняя.

Когда он шевельнулся, что-то ткнулось ей в ягодицы. Что-то настойчивое и твердое.

Ханну пронзило копье желания. Она смотрела на мужа и видела голод в его глазах. Но каким бы восхитительным ни были эти медленные, ленивые, долгие ласки, она хотела большего.

Не спуская взгляда с Александра, она положила ладони ему на грудь и слегка откинулась, так что уперлась лоном в его твердую плоть, вобрав ее во влажное объятие нежных складок. Когда она стала тереться об эту плоть, он вздрогнул, ресницы его затрепетали.

– Боже, сжалься надо мной! – выдохнул он.

Жалость? Никогда.

Ее возбуждала мысль о том, что она способна вызвать в нем такое желание. Медленно, дразняще она гладила его, окутывая своим возбуждением. И одновременно соблазняла себя. С каждым движением твердый комочек в центре ее естества прикасался к его плоти. И с каждым разом цветы наслаждения распускались все сильнее.

Скоро ей захотелось большего. Когда Ханна приподнялась снова, ноздри Александра раздулись. Его взгляд был прикован к ее руке, которая нашла его.

Мужская плоть в ее кулаке была тяжелой и набухшей, скользкой и жаркой, чуть подрагивавшей от каждого биения пульса. Ее пальцы гладили его, лаская по всей длине.

Но это продолжалось недолго. Ей всегда не хватало терпения.

Слегка изменив позу, она ввела головку его стержня в свой истекающий соками канал. Каждый нерв проснулся и запел, когда она стала подниматься и опускаться, насаживая себя на его великолепный член. Ханна не остановилась, пока он не вошел в нее до конца, пока не наполнил ее целиком.

Она чуть подалась вперед и откинулась, наслаждаясь новыми ощущениями, новыми взрывами наслаждения. Ободренная, она попробовала новое движение, потом другое. Сжала мышцы и опустилась на Александра. Окутала его. Стала объезжать.

Волна наслаждения завладела Ханной. Она вновь сжала мышцы, и волна поднялась еще выше. Ханна не поняла, кто из них стонал. А может, стонали оба. Хотя у нее на лбу выступил пот, дыхание было затруднено, а сердце колотилось, как бешеное, она не прекращала двигаться, даря наслаждение себе и ему.

Но желание продолжало нарастать. Неотступный голод терзал ее. Ханна снова оперлась ладонями о грудь мужа, всеми частичками тела ощущая его под ней, вокруг нее и в ней. Она позволила инстинктам, той неукротимой женщине, которая родилась внутри, управлять ее выпадами.

Когда она ускорила ритм, Александр со свистом выдохнул. Его пальцы впились в ее бедра.

– Ханна! – прорычал он. Его тело напряглось, мышцы дрогнули. Она вдруг поняла, что он жаждет перевернуть ее, накрыть своим телом. Взять ее и утолить страсть. Но он этого не сделал.

Было ясно, чего стоила ему сдержанность, и Ханна поклялась сделать все, чтобы его жертва была оправданна.

Он неотрывно смотрел на ее вздрагивающие при каждом движении груди. Александр сжал белоснежные холмики, обводя большими пальцами соски. И вдруг, к ее полному потрясению, ущипнул их. Не сильно и не больно. Но вопль, вызванный ни с чем не сравнимыми ощущениями, вовсе не был слабым.

Ах! Неужели раньше она считала себя неукротимой?

Ханна с рычанием вонзила пальцы в его грудь и провела по ней ногтями. Александр зашипел и крепче сжал пальцы. Что-то выло в ней, орало, продираясь на свободу.

Похоже, больше он не мог сдерживаться. Его бедра стали подниматься. Плоть – вонзаться в нее с настойчивостью, граничащей со свирепостью. Мокрые от пота и возбуждения, ведомые безумием, которого раньше не испытывали, они сражались друг с другом и друг за друга.