Эндрю ухмыльнулся.

– Наши люди очень хорошо умеют это делать, – попытался заверить ее он.

Ханна обожгла его взглядом и, повернувшись, яростно уставилась на мужа. Где-то под тревогой за родных прятался страх. Она ненавидела мысль о том, что он не позаботился разделить это с ней. Они только что были вместе. Он, конечно, тогда уже все знал. Но ничего не сказал. А ведь обещал быть ее партнером!

Ханна почувствовала во рту вкус горечи.

– Ты должен был сказать мне, – прошипела она.

– Не хотел… волновать тебя.

– Волновать? Это мои люди, Даннет! Моя жизнь! Я заслуживаю того, чтобы все знать. Заслуживаю того, чтобы со мной обсуждали эти темы. Чтобы решали их со мной. Ты не имеешь права молчать о таком!

Его адамово яблоко судорожно двигалось, но он ничего больше не сказал. И, возможно, не скажет. Никогда.

До нее вдруг дошло, насколько бесполезны ее надежды на то, что они когда-нибудь станут партнерами. Насколько бессмысленны желания получить от него больше. И дело не только в том, что ее муж не болтлив, и не в том, что ему трудно говорить. Тут нечто большее. Нечто более глубокое. Он не хотел ничего с ней делить. Не видел необходимости.

Тоска и отчаяние разрывали сердце. Как она могла вступить в брак с человеком, считавшим ее слишком слабой, слишком глупой, слишком ничтожной, чтобы решить сложную проблему?

Сердце превратилось в тяжелый свинцовый ком. Не говоря больше ни слова, Ханна повернулась и вышла из комнаты.

Дверь была заперта.

Александру следовало бы этого ожидать, но все же он очень удивился, когда повернул ручку двери ее спальни и обнаружил, что не может войти.

Он впервые видел такую рассерженную, такую оскорбленную женщину. По глазам было видно, как тяжело она ранена. То, что он прочел в ее взгляде, сбивало с толку. Ему следовало пойти за ней, когда Ханна покинула зал. Следовало найти ее и утешить. Попытаться объяснить. Но его ждали люди. Нужно было многое сделать до того, как отослать их.

И что тут объяснять? Он решил ничего не говорить Ханне о письме, по крайней мере до того, как отдаст необходимые распоряжения. Он не хотел ее волновать. Не хотел пытаться выдавливать слова без абсолютной необходимости. Поэтому он промолчал.

Трусливо с его стороны? Возможно. Александр надеялся, что эта трусость не стоила ему всего. Всего, что он с таким трудом пытался построить с ней.

– Ханна! – окликнул он, тихо постучав.

Нет ответа.

Он постучал снова.

– Ханна, впусти меня.

Ничего.

Александр постучал громче и добился некоторого успеха. Услышал шорох шелка по другую сторону двери.

– Ханна, пожалуйста. Нам нужно поговорить.

Фырканье.

– Ханна!

Он попытался говорить повелительным тоном, и это ему удалось. Она подошла ближе. Он услышал шаги. Почувствовал ее присутствие. Теперь она стояла по другую сторону деревянного барьера. Но это было чем-то большим, чем деревянный барьер, не так ли? Это было пропастью.

– Прости меня.

Снова фырканье. На этот раз более похожее на ворчанье.

– Ты не впустишь меня?

– Какой смысл?

При звуках ее голоса у Александра подпрыгнуло сердце. В этот момент он был почти счастлив… пока до него не дошел смысл его слов. И он не осознал, что услышал в ее голосе. Отчаяние. А еще в ее голосе слышались слезы. И, кажется, до него донеслось всхлипывание.

– Пожалуйста, дай мне объяснить.

– Убирайся.

– Ни за что.

Он выпрямился.

– Я останусь здесь на всю ночь.

Молчание. Потом тихое: «Хорошо».

– Ханна Лохланнах, немедленно впусти меня!

– Ты должен был сказать мне.

– Я… знаю.

Черт возьми, как трудно это признавать! Через дверь.

– Ради всего святого, мой отец был в опасности!

– Сейчас уже нет. И Эндрю его защитит.

– Мне следовало быть там.

– Ты… ты нужна мне. Здесь.

И это была правда. Суровая правда. Он не мог отпустить ее, и уж тем более туда, где ей грозила опасность. Они поймали злодея, пытавшегося отравить Магнуса. Но задачей Эндрю было выявить остальных и организовать оборону.

– Ханна! Пожалуйста!

– Уходи, Даннет. Я не хочу с тобой говорить, – буркнула она.

У него все сжалось внутри, когда она назвала его титул. Больше он для нее не Александр. Он Даннет. Лэрд. Эта мысль едва не раздавила его. Он никогда еще не чувствовал себя настолько одиноким, как в этот момент.

Хотя, если уж быть честным, вряд ли он имеет право ее осуждать. Она, возможно, права, что сердится на него. Жаль, что он понятия не имеет, как все исправить.

Александр со вздохом вернулся в холодную, пустую комнату. Она и правда была совсем пустой. Потому что, черт возьми, жена забрала собаку.

Когда по другую сторону двери воцарилось молчание, Ханна погладила густой мех Бруида. Он тихо заскулил и стал нюхать пол у двери, хотя оба с холодной ясностью сознавали: Александр ушел.

Ее пронзило сожаление. Может, следовало открыть дверь? Может, следовало поговорить с ним, но она была слишком взбешена. Так взбешена, что сама боялась того, что может сказать.

Лучше уж так.

Ей нужно время, чтобы справиться с бушующими в ней эмоциями: беспокойством за родных, гневом на мужа и невероятным раздражением на всю ситуацию.

Тем не менее она была убита, когда он ушел. И так скоро!

Может, ему действительно все равно. Может, для них нет надежды. Но она не могла позволить себе думать так.

Вместо этого она вместе с сестрой заперлась в коричневой комнате – странно, но теперь Ханна не возражала против этого цвета. Наоборот, он соответствовал ее настроению.

Она позвала Сенгу и велела принести обед, который не стала есть. Потом, после ссоры с Ланой, такой громкой, что Ханна сорвала голос, она свернулась калачиком в кровати, обняла пса и плакала, пока не уснула.

Александр стоял перед огромными двойными дверями библиотеки и никак не решался нажать на ручку. Сердце часто билось, ладони стали влажными. Он ненавидел эту комнату. Ненавидел страстно.

Она была полна ужасных воспоминаний, ужасных настолько, что Александр много лет не подходил к двери. Но сегодня нужно кое-что взять из библиотеки. Необходимо настолько, что он попытается побороть призраков юности.

Искупление.

Он решил, что, если он хочет умаслить жену, достаточно подарить ей книги. Библиотека – если память ему не изменяет – битком набита книгами, хотя Дермид наверняка не раскрыл ни одной.