Однако ее труд не умер вместе с ней. Книга «Жизнь? Или театр?» постепенно оказалась у ее отца и мачехи, укрывавшихся во время войны в Нидерландах. Почти сразу ее признали шедевром. Ее даже называли «изобразительным аналогом дневника Анны Франк» [164].

Возможно, что идеи современного искусства не смогли в полной мере противостоять нацистам и победить их, как предполагала Келлер. Но Келлер была по крайней мере отчасти права. Несмотря на все усилия нацистов по подавлению современного искусства – запреты, конфискации, издевательства и убийства авторов, – идеи оказались бессмертными. Они действительно смогли «просочиться через миллионы каналов», таких как визиты Саломон на выставку «Дегенеративное искусство». И хотя сама Саломон погибла, ее работы со временем смогли «вдохновить другие умы». Ее завет – завет современного художника, погруженного в работы великих мастеров современного искусства и говорящего на языке этого искусства, – пережил нацистский режим и сыграл свою роль в том, что нацисты стали самыми «ненавидимыми и презираемыми из всех людей» [165].

Шагал и Саломон – учитель и ученица – никогда не встречались лично. Однако через много лет после смерти Саломон Шагалу представилась возможность увидеть ее работу на одном художественном фестивале. Он был глубоко тронут увиденным. Шагал «отнесся к этим работам с бесконечной нежностью. Они его растрогали, и он все время повторял, как они хороши» [166].

После вторжения нацистов в Венгрию в 1944 году началось истребление еврейского населения страны. Каждый день более десяти тысяч венгерских евреев отправлялись на поездах в лагерь смерти Освенцим. Чтобы избежать этой участи, дедушка, бабушка, отец и тетушка Эреца Эйдена стали скрываться. Однако каждое утро его дедушка выбирался из убежища для молитвы и надевал пару тфилин, маленьких коробочек, в которых хранились тексты из Еврейской Библии. И он делал это, несмотря на то, что рисковал расстаться с жизнью, если бы его поймали за чтением еврейской молитвы.

В то время как мы писали эту главу, отец Эреца – последний из них четверых – покинул этот мир. Он оставил Эрецу драгоценный дар – тфилин своего отца, которые тот надевал каждый день войны. Они идеально сохранились – каждая буква столетнего пергамента осталась в первозданной целостности.

И ведь правда, миллион голосов.

Идеи, подобно биологическим видам, могут воспроизводиться и развиваться. Они также способны мутировать. Одним примером этого может служить понятие «прав».

Идея гражданских прав имеет долгую историю; само выражение представляет собой прямой перевод латинского ius civis – «права граждан». После падения Римской империи эта идея на некоторое время ушла в подполье, пока не нашла нового воплощения в английском праве в конце XVII века. Дальнейшее ее развитие привело к ряду инноваций, таких как британский Билль о правах (1689) и американский Билль о правах столетием позже (1789). В Соединенных Штатах идея гражданских прав была связана в первую очередь с правами чернокожего населения, и это стало тестом для того, как будет относиться новая нация к этническим меньшинствам[167].

Воодушевившись достижениями движения за гражданские права, свою деятельность начали и другие группы. Так, движение за права женщин, начавшееся в США после гражданской войны в 1860-е годы, набрало популярность во времена движения за гражданские права через столетие. В недавние десятилетия популярной стала борьба за права детей и животных. Даже в наши дни из двух неправд не сложить одной правды. Но, к счастью, огромное количество ошибок и неправильных действий способно привести к движению в правильном направлении, движению за гражданские права.

Перед тем как двинуться дальше, мы хотим рассказать вам еще об одном движении, направленном на избавление от идей.

Это движение сильно отличается от того, что мы описывали в предыдущей главе. Оно не направлялось правительством. Не было пролито крови, хотя в ходе одного знаменитого противостояния один из руководителей движения угрожал оппоненту каминными щипцами. И это движение зародилось не в Германии, а через границу – в Австрии, в 1920-х годах.

Группа философов, известная как «Венский кружок», устала от обычного человеческого языка, который, по ее мнению, представлял собой ужасный беспорядок[168]. Согласно принятому «Венским кружком» подходу, часто называемому логическим позитивизмом, единственными заявлениями, имевшими смысл, были те, которым можно было дать эмпирическое подтверждение, а единственными осмысленными словами считались те, которые можно было измерить. Все остальное приводило к «развитию предрассудков», чего стоило избегать. Как можете догадаться, это сразу же привело к множеству вопросов. Можно ли измерить любовь? Как дать эмпирическую оценку правильному или моральному? Члены кружка утверждали, что это невозможно, а поскольку эти слова относятся к тому, что нельзя измерить, то они вообще не должны принадлежать к нашему языку.

Одним из любимых примеров кружка было слово Volksgeist – «дух народа». Этот термин относился к коллективному сознанию и памяти народа, к тому, что он собой представляет и о чем думает. То, что концепция Volksgeist была неточной и неизмеряемой, раздражало участников кружка, и поэтому группа уделила этому термину особое место в своем манифесте 1929 года, надеясь полностью исключить его из языка[169].