– А коли просто, так посылай гонцов! – ободряюще улыбнулся Муромец. – А я за своими, в лес. И запомни, воевода, до последнего, пока силы есть, не торопись сигнал давать. Но и не опоздай. Ты опытный воин, ты сможешь понять, когда стог поджигать.

– Ступай, – кивнул воевода, в его глазах снова появился блеск. – Мы побьем их. Запомнят поганые этот день.

Кивнув, Илья поспешил к своему коню. Бурка тряс головой, позванивая уздечкой и нетерпеливо бил копытом о землю. «Застоялся конь, – подумал Илья, – на простор хочется, стрелой лететь, ковыли мять, ветром встречным дышать. Шесть дней плелись рядом с телегами».

«Ничего, Бурушка! – Илья вскочил в седло и потрепал коня по шее. – Скоро у нас с тобой будет веселье. Кровавое, многих на этом пиру смерть заберет, но дело святое!»

Из ворот во главе своего маленького отряда Муромец выехал медленным шагом, чтобы тому, кто смотрит за ними со стороны, не показалось, что воины спешат. Приехали, сдали обозы и возвращаются. Обычное дело.

Когда Илья добрался до своего отряда, Чеботок молча поманил его за собой. Отъехав к кустарнику, они остановились возле двух трупов. Муромец сразу узнал половецких лазутчиков.

– Живыми взять не смогли, они нас раньше заметили и развернули коней. Стрелами только и достали.

– И так ладно, – кивнул Муромец. – Недолго уж ждать осталось. Других не было, никого не упустили?

– Вроде нет.

Значит, разъезды степняки разослали далеко во все стороны. Выходит, собрали они такую рать не для того, чтобы русскую сторожевую крепость уничтожить. Дальше они хотели пойти, крепость им просто мешала, ее они хотели сжечь, чтобы за спиной не оставлять. Отправив дозоры, Илья поставил остальных своих воинов на обратном склоне холма, чтобы не видно было от Бродов, велел спешиться и держать коней в поводу. Троих сотников он оставил возле себя и, показывая рукой вниз, стал объяснять:

– Степняки пойдут вон оттуда, от леса и со стороны балок, что у реки. Сойдутся у крепости, с двух сторон пойдут на приступ. С воды им не подойти. Когда нам дадут знать из крепости дымом, первая сотня ударит вдоль леса, отсекая врага и не давая ему уйти опушкой. Вторая сотня снизу ударит в спину тем, что будут идти на приступ со стороны ворот. Ворота там ненадежные, шаткие. Думаю, долго не простоят. Будет нужда, заскакивайте в саму крепость, рубитесь там, выручайте земляков.

– А я? – спросил Чеботок.

– А у нас с тобой, Сила Михалыч, самая трудная работа. Мы с твоей сотней бьем прямо в центр, на основные силы поганых. От нашего удара они должны бежать так, как будто нас три тысячи. Так рубить должны, чтобы им страшно стало. Будто мы силы небесные.

– Все, Илья Иванович, – показал рукой Чеботок. – Началось!

Это было похоже на волну, которая набегает на берег во время большой непогоды. Каждый вал темен от мути и ила донного, тяжел и силен. Он катится, опрокидывается на берег, и тогда ломаются кусты и валятся деревья.

Так и сейчас: из кустарников и перелесков вдоль Днепра выплеснулась волна конников и стала разливаться по широкому степному прогону вблизи крепости. И вторая волна выплеснулась из леса и пошла охватывать крепость с другой стороны. Кто-то из ратников за спиной Муромца зашептал молитву. И правда, стало казаться, что врагов несметное количество, а не тысяча и не две.

Они неслись с визгом и устрашающими воплями, развевались конские хвосты на наконечниках копий, сверкали на солнце железные шлемы. Уже взвивались в воздух стрелы, обрушиваясь на защитников крепости, но остроконечные шлемы ратников на стенах были неподвижны. Илье даже казалось, что он различает сосредоточенные лица, слышит скрип зубов и чувствует напряжение рук, сжимающих рукояти мечей и древки копий.

Задние тащили на веревках длинные лестницы, изготовленные еще невесть когда, пыль поднималась столбом за этой лавиной. Еще миг – и железная волна ударит в стены, и стены старой крепости не выдержат, рухнут, и кони, перепрыгивая через бревна и трупы, понесут всадников дальше рубить и колоть, ловить арканами и тащить в чистое поле пленников.

Но наваждение кончилось так же быстро, как и появилось. Железная волна не нахлынула на стены, а завернула и понеслась вдоль стен. Задние спешивались и тащили лестницы к стенам, а со стен уже летели стрелы, катились по склонам камни, сбивая и калеча людей. Дважды русичи сбрасывали толстыми шестами лестницы, но в конце концов половцы все же забрались наверх. И теперь сеча шла на стенах, того и гляди, хлынут поганые внутрь. Или все же сбросят их вместе с лестницами вниз и им, ошалевшим и ошпаренным, придется все начинать сначала? Шестерка коней притащила из леса толстое бревно. Степняки подхватили таран и ринулись к воротам.

Илья, стиснув зубы, смотрел за боем. Молодцы, первых перебили, и бревно упало в ров, закатилось среди трупов. Вторая волна половцев кинулась к воротам, которые защищались щитами и матами, сплетенными из соломы и жердей. Стрелы вязли в этих матах, не пробивая насквозь. Таран подняли и снова понесли к воротам. Еще немного, и ворота затряслись от сильных ударов. Прав Муромец, слабые ворота в крепости, долго под таким напором им не простоять.

Илья уже собрался поднять руку, пора-де в седла, но дыма не было. Почему? Или воевода Борис считает, что еще рано, что его вои способны отразить атаку, сбить врага со стен, что ворота устоят, а коли не устоят, то встретит он степняков на копья и выбьет из крепости. Или… не осталось никого, кто мог бы поджечь стог? Но ведь крепость сражалась: на стенах все еще шла сеча.

Нет! Перевалила волна половецкая внутрь, накатилась вслед другая. Это значит, что враг внутри. А вот и ворота рухнули, развалились на две половины. Но ведь это же конец! Где дым?

Илья не знал, что воевода Мельник хорошо видел, что происходит, как дерутся его ратники, видел, что силы иссякают, но еще можно драться и сдерживать поганых на стенах, что ворота рухнут вот-вот, но перед воротами он построил четыре десятка сильных воинов в броне с большими щитами и длинными копьями.

Не знал только Илья, что, когда воевода кинулся с факелом к стогу, нашла его злая половецкая стрела. Ударила в шею. Мельник повалился на землю, истекая кровью, сжимая руками горло и хрипя. Но его в горячке боя никто не слышал. В этот момент половцы уже лезли через стены, истребляя последних русичей. И те, кто еще подавал камни, подносил стрелы и убирал раненых, тоже кинулись в страшную сечу. Кровь текла по стенам, ноги скользили в страшных лужах, люди спотыкались об убитых и раненых.

И только один воин, слышавший разговор Муромца и Мельника о стоге, который надо поджечь, когда сражаться уже не будет сил, бросился к факелу, зажатому в холодеющей руке старого воеводы.

То была Апраксия. Знала ли, верила, или кто нашептал, нагадал девушке, что должна она идти следом за любимым в этот поход. Спрятаться до поры до времени под мужским одеянием, помогать готовить пищу, стирать, лечить раненых и больных. Все делать, лишь бы быть с Ильей рядом. А там, глядишь, и он поймет, что не только битвами полна жизнь…