Подойдя к телеге, Муромец положил руку на грудь мертвого воеводы, потом поднял глаза на столпившихся вокруг ратников.

– Погиб ваш воевода, други мои! – громко, на всю площадь крикнул Илья. – Погиб, не пощадил себя, не дома на печи, а в жаркой битве за землю святую, за веру нашу христианскую, за матерей и жен наших, детишек малых. Так жить надо и так умирать надо! И сражаться надо так, как мы все сегодня сражались. Каждый за всех, и все за каждого. И чтобы плечом к плечу, и не щадя себя. Иного нам не дано.

– Что ж дальше-то, Илья Муромец? – крикнул кто-то из воинов.

– А дальше заставу отстраивать заново будем! Предадим земле павших, засучим рукава. Земля русская за нами, и пока мы здесь, она будет спокойно жить. Там наши матери, сестры и жены, наши дети. А мы русское воинство, самое сильное! И сегодня вы все это показали врагу.

– Будь нашим воеводой, Илья Иванович! – раздались голоса, сливаясь в единый хор. – Верим тебе, Муромец! За тобой хоть в полымя!

Бледное лицо царицы Самсун на подушке, ее седые волосы, разметавшиеся вокруг головы, заставляли сердце Златыгорки сжиматься от мысли, что дни матери сочтены. Женщина угасала с каждым днем. Она уже не могла подняться с постели, с трудом принимала пищу и мало разговаривала. Ее грудь вздымалась от короткого прерывистого дыхания, глаза смотрели напряженно и мутно.

– Доченька…

– Я здесь, моя царица! – упала на колени возле постели девушка. – Матушка моя. Не говори ничего, побереги силы.

– Теперь уже надо говорить. И силы мне беречь ни к чему. Сказать должна тебе то, что раньше не сумела. Помолчи и выслушай.

Златыгорка взяла прохладную невесомую руку матери, которая когда-то была сильной и властной. Эта рука укрощала дикого коня, разила мечом врага, бросала копье дальше других. На этих руках сама Златыгорка осознала себя, помнила не только их силу, но тепло и ласку. Теперь жизнь уходила, как уходит в прошлое все, что мы видим вокруг себя, что живет рядом с нами. Таков этот мир: все приходит и уходит.

– Теперь править племенем тебе, Златыгорка, – заговорила царица, и голос ее окреп. – Наше время уходит, ты должна принять это спокойно, как время заката. Амазонкам больше нет места на земле. И если кто-то захочет уйти к людям, не держи. Не ты распустишь племя, оно само перестанет существовать. Память сохранится в веках, но неизбежного тебе не удержать.

– Я исполню то, что ты мне завещаешь, матушка.

– Принеси сына…

Златыгорка поднялась с колен и вышла из комнаты. Она повиновалась, она должна повиноваться, так ее воспитали. И она знала, что перед смертью владыки говорят самые важные слова. Да только ли владыки? Как она сама примет смерть, которая придет рано или поздно? Горьки слова матери, но дочь понимала, что царица права. Во всем права.

Взяв младенца из колыбели, Златыгорка на миг замерла, любуясь ребенком. Уже сейчас в нем чувствовалась сила. Могучим воином будет этот мальчик, когда вырастет. Вернувшись в комнату, Златыгорка остановилась у постели умирающей. Самсун открыла глаза и повернула голову:

– Ты назвала его Сокольником?

– Да, так хотел его отец.

– Ты знаешь, что не его желание и не твое властвует над этим ребенком. Ему написано на роду свыше, его судьба ему уже уготована.

– Да, я знаю это, матушка.

– Выполни все, что должна. Когда Сокольник вырастет, ты отдашь ему доспехи и меч его отца, Ильи. Пусть он выберет себе коня из наших табунов. Ты расскажешь ему об отце и отправишь на поиски Муромца. Остальное свершится без твоей воли.

– Да, матушка, я отправлю сына к его отцу. На благо это или на беду, не мне решать.

– Да, не тебе, – устало сказала царица и вдруг улыбнулась. – Он красивый мальчик?

– Да, – ответила смущенной улыбкой Златыгорка. – Красивый, весь в отца. И такой же сильный.

– Русская земля только таких воинов и рождает… Вырасти скорее, Сокольник, и найди своего отца, Илью Муромца…