Мне надлежало отправиться на Сицилию по делам, и в последниймомент Кристиан решил сопровождать меня. Он только что расторг помолвку сбогатой флорентийской красавицей и хотел убраться оттуда подальше, чтобы не плодитьненужных слухов. Меня захватила идея пуститься в долгий путь в такой приятнойкомпании. Он почти целый год провел во Флоренции, устраивая свой брак, и мыдавно не виделись. Тем более я тоже… был занят. Так что мы оба с радостьюухватились за возможность спокойно пообщаться. На корабле мы добрались доМессины, оттуда верхом на лошадях — до Сиракуз. Мои переговоры оказалисьуспешными и прошли на удивление быстро. Я спешил вернуться, чтобы поделитьсярадостными новостями с Арборетти.

Йен на мгновение замолчал, затем продолжил: — Летние днидолгие, и я настоял на том, чтобы мы возвращались как можно быстрее. На второйдень пути у Кристиана обнаружились признаки какой-то болезни. Он велел мнеехать дальше, сказав, что догонит меня, по крайней мере в Мессине, где мыоставили корабль под присмотром Джордже Нас сопровождало очень мало слуг, и мнене хотелось оставлять его, больного, одного. Поэтому, несмотря на егонастойчивые просьбы, я остался с ним в лагере в надежде на его скороевыздоровление. Так и произошло. И вскоре, как только сумерки опустились наземлю, мы тронулись в путь, чтобы до наступления темноты преодолеть нескольколье… — Йен покачал головой. — Мне не следовало так торопиться. Я долженбыл это предвидеть. Средь бела дня на Сицилии спокойно, но по ночам торговыекараваны становятся лакомой добычей для разбойников. Я легкомысленнопредположил, что коль скоро никаких товаров мы не везем — только деловые бумаги— и караван наш малочислен, то разбойники нами не заинтересуются. Однако кактолько солнце село за море, мы подверглись нападению. Их было пятеро, а насвосьмеро (до тех пор, пока слуги, которых мы наняли в Мессине, не бежали,бросив нас с Кристианом, вооруженных только шпагами, на произвол судьбы).Разбойники разделили нас и окружили лошадьми.

Голос Йена изменился, стал глуше и напряженнее. Казалось, онговорил, преодолевая тяжесть, придавившую грудь.

— Меня окружили трое. Я решил, что превосхожу их вискусстве фехтования, и сплеча рубанул сначала одного, потом другого. Зная, чтоКристиан лучше меня владеет шпагой, я не сомневался в нашей победе. И напрасно.Я готов был броситься на своего третьего противника, как вдруг раздалсядушераздирающий крик Кристиана. Я обернулся как раз в тот момент, когдаразбойники стащили его с коня и перерезали горло кинжалом. Я собственнымиглазами видел, как откинулась его голова, а из раны хлынула кровь. Должно быть,я просто стоял и смотрел, не сделав ничего, чтобы помочь ему. Больше я ничегоне помню. Когда четыре дня спустя меня нашли в каком-то переулке в Мессине, нателе у меня было лишь несколько царапин и ссадин. Ни единой раны от ударашпагой, ни единой сломанной кости, ни единого свидетельства того, что я пыталсязащитить Кристиана. Получается, что я был безучастным свидетелем убийствасвоего лучшего друга. — Йен осекся, и Бьянка заметила, что он дышит струдом. Прошло несколько минут, прежде чем к нему вернулось самообладание и онснова заговорил: — Был убит самый дорогой для меня человек, а я не сделалничего, чтобы помешать этому.

Руки Бьянки по-прежнему обвивали его шею, но Йен не могвзглянуть ей в глаза и внутренне напрягся, когда она спросила:

— Как же вы оказались в Мессине?

— Не помню. Я не помню ничего после того, как сразилвторого разбойника. Скорее всего я потерял сознание от удара. Но вы же знаете,что говорят про трусов: у них всегда наготове объяснение. Когда я открыл глаза,надо мной стоял Джорджо и мы уже были на корабле. Это он рассказал мне, чтоменя нашли в переулке на заднем дворе таверны. Джорджо попытался навестисправки, но никто не знал, как я там оказался.

— А как же Моргана? — Йен даже не предполагал,каких усилий стоило Бьянке задать этот вопрос. — Вы сказали, что у вас небыло человека ближе, чем Кристиан. Но Моргана тоже была близка вам. Она жилаздесь.

— Когда я вернулся домой, она уже знала о смертиКристиана. Она видела, как мне тяжело, и попросила рассказать о том, чтослучилось. Я рассказал ей все без утайки, в мельчайших подробностях. Онавыслушала меня, а потом ушла, — ответил Йен и мысленно добавил: «Какуйдете и вы». Наконец он нашел в себе силы обернуться к Бьянке. — Нопрежде чем уйти, она назвала меня трусом, недостойным любви, добавив, что давнопредполагала это, но теперь получила неопровержимые доказательства. Онасказала, что я никогда не мог бы сделать ее счастливой, что ребенок, которогоона носит под сердцем, не мой, что я никогда не удовлетворял ее и что в постелибыл жалким, вздорным, эгоистичным мальчишкой. Презренный трус с мелочнойдушонкой. Я рассказываю вам об этом так подробно, чтобы вы не трудились повторятьединожды сказанное.

Йен отвернулся, втайне надеясь, что она ничего не ответит,но Бьянка не могла удержаться.

— Не беспокойтесь, милорд. Я никогда не назову ваструсом. Возможно, вы раздражительны, упрямы, даже толстокожи, но не трусливы.

Она издевается над ним. Он открыл ей свою душу, а онанасмехается! Он в ярости обернулся к ней, готовый обрушить на нее поток брани.Но жестокие слова встали у него поперек горла, когда он взглянул ей в глаза. Вних дрожали слезы.

— И еще самонадеянны и противоречивы, — продолжалаона, а по щеке у нее медленно скатывались слезинки. — Но вы такжеобаятельны, талантливы, великолепны и восхитительны. Продолжать?

Йен не поверил ей, поэтому отрицательно покачал головой, новдруг передумал и недоверчиво спросил:

— А что, есть еще что-нибудь?

— Да, кое-какие мелочи. — Бьянка взглянула на негои рассмеялась. — Умны, отважны и смелы. Очень смелы. К тому же вы…милый. — Она хотела употребить другое слово, но сочла это болеебезопасным.

Йен с минуту молча и пристально разглядывал ее, затем провелуказательным пальцем по еле заметному, почти высохшему следу слезинки на щеке.Он нагнулся и поцеловал ее в ключицу — именно здесь капля соленой влагизакончила свой путь, — после чего снова склонил голову ей на грудь.

— Вы действительно считаете меня обаятельным?

— Да, милорд. Я действительно так считаю.

— И притягательным?

— Не помню, чтобы я в числе прочего назвала васпритягательным, — игриво отозвалась Бьянка.

— Значит, вы не считаете меня таковым, — обиженноконстатировал он.

— Милорд, я полагаю, что во всей Европе не сыщетсяженщины, которая не сочла бы вас притягательным. Ну, вы довольны?

Йен кивнул, хотя ее ответ устроил его не вполне. Какое емудело до всех прочих женщин в Европе?

— Вы сказали, что я смел и отважен. Вы действительнотак думаете?

— Скажите, милорд, вы знаете многих мужчин, которые непобоялись бы обручиться с возможной убийцей?

Йен признал, что она права, хотя никаких опасений она ему невнушала.