— Ладно, давай Граблю, — махнул рукой Турист. — Только ему тогда стульчик надо будет взять небольшой. Болеет всё-таки человек, пусть хоть сидя будет судить.

— Это можно, — великодушно согласился Фёдор. — Пусть будет стульчик.

— Кого ещё возьмём? — осторожно поинтересовался Турист. — Чибиса и Кислого нам ведь хватит для полноценных соревнований?

— Ну почему же? — не согласился с другом Сивцов. — Чем больше народу, тем веселее. Поршня тоже надо брать.

— Так он же того! — поразился Турист. — Необычный стал немного. Психикой. Он же нас покусает тут всех, или реветь начнёт. Особенно если тебя опять увидит.

— А по-моему, — гнул свою линию Фёдор, — он наоборот может вылечиться, когда попадёт в знакомую обстановку. Тут же «полигон» недалеко.

— Не знаю, — протянул Турист. — Как бы ему хуже от этих знакомых обстановок не стало…

— Не станет, — успокоил его Сивцов. — В крайнем случае, привяжем его верёвкой. Нам нужны полноценные соревнования. Идём!

— Куда?

— Как куда? За народом, секундомером и верёвкой. Санки пока оставим здесь.

— А зачем нам верёвка? — удивился забывчивый Турист.

— А Поршня ты чем привязывать собрался? — строго отчитал товарища Фёдор. — К санкам? То-то.

И гонцы, несущие дурные вести, тронулись в путь.

Через полчаса сопротивление больных в доме было жестоко подавлено, и унылая процессия потянулась в сторону леса.

Шествие сильно напоминало колонну пленных немцев после советского контрнаступления под Москвой зимой 1941-го года: Грабля поверх одежды был крест-накрест обмотан старой женской шалью, раскопанной заботливым Туристом в глубинах каких-то заброшенных кладовок, Поршень шёл в берегущем голову драном кроличьем треухе, аккуратно завязанном под подбородком, а Гиббон героически хромал, опираясь на кое-как сработанную самодельную клюку.

Обречённых конвоировали Чибис с верёвкой в руках и Турист, нахлобучивший на голову обнаруженную в доме оранжевую строительную каску со следами извести. Сивцов шёл налегке, легкомысленно напевая себе под нос.

«Конфетки-бараночки, — доносилось изредка до слуха Кислого, замыкавшего процессию и тащившего стул для судьи, — словно лебеди, саночки».

После небольшой паузы рефрен повторялся, пугая стулоносца какой-то изощрённой необратимостью.

— Стоп! — объявил Фёдор, когда все добрались да вершины склона. — Пришли. Кто хочет, может разминаться.

Грабля немедленно отобрал у Кислого стул и тут же уселся на него, а Гиббон, с детства не умевший разминаться, зачем-то стал резво подпрыгивать на одной ноге и громко кряхтеть. Остальные просто закурили.

— Внимание! — произнёс Сивцов. — Сначала проведём квалификацию!

В толпе саночников послышались недовольные неизвестным словом шепотки.

— Тихо! — навёл порядок Фёдор. — Сейчас всё объясню. Во время квалификации все должны по разу прокатиться, чтобы определить расстановку участников на старте. Кто покажет лучший результат — тот участвует в соревнованиях под последним номером, кто второй — едет предпоследним, и так далее. Понятно?

— Как-то через задницу всё это, — проворчал со стула Грабля. — Первым приехал, первым и выступай…

— Не я эту систему придумал, — строго посмотрел на главного арбитра Сивцов. — Она проверена на многих зимних Олимпиадах, и до сих пор прекрасно работала.

— Да я что, я ничего, — примирительно забормотал рефери. — Не мне же ездить…

— Вот именно, — язвительно сказали из толпы. — Не тебе.

— Не ругайтесь, — обернулся к остальным Фёдор. — Не надо портить атмосферу дружеского соперничества.

Оглядевшись вокруг и не найдя подходящей палки, устроитель соревнований подошёл к Гиббону и со словами: «Дай-ка на секундочку» выдернул у несчастного клюку. Хромой чудом успел ухватиться за стоявшего рядом Туриста, а Сивцов, помахивая отобранной палкой, вышел на самый центр вершины.

— Начинать будем отсюда, — определил он, проводя костылём длинную черту в снегу. — Объясняю, как будет происходить процесс старта. В первую очередь, для судьи, — он посмотрел в сторону Грабли, который тут же усердно закивал головой, давая понять, что запоминает всё слово в слово. — На эту линию устанавливаются санки, в которые усаживается гонщик. Его должен будет кто-то подтолкнуть. В бобслее этот человек называется «стартер». Рядом должен стоять выпускающий. Его задача — дать отмашку судье, когда санки тронутся. Судья, — Фёдор снова посмотрел на завороженно слушающего Граблю, — должен включить секундомер на часах, как только заметит, что ему махнули рукой сверху. Сам он должен находиться внизу, напротив финишной черты. Секундомер выключается в тот момент, как только спортсмен её пересечёт. Всё понятно?

— А где финишная черта? — робко поинтересовался Гиббон, балансируя на одной ноге.

— Сейчас будет, — строго сказал Сивцов. — Пока можете подготовить сани.

Он сделал несколько шагов вниз по склону, после чего правая нога Фёдора подвернулась и он, совершая невероятные кульбиты, с приличной скоростью устремился к гипотетической финишной черте, не выпуская при этом палки из рук.

— Во даёт! — восхитились первопроходцем склона наверху. — Как акробат!

— Это он, чтоб быстрее, — со знанием дела пояснил Турист. — Пешком-то намного дольше выйдет.

Докувыркавшись до самой нижней точки, Фёдор встал и, как ни в чём не бывало, провёл вторую черту. Через десять минут он, тяжело отдуваясь, поднялся на вершину.

— Здорово ты! — восхищённо встретил Сивцова Чибис. — Полминуты — и внизу!

— Ничего, — обнадёжил его Фёдор, — на санках ещё быстрее будет.

Он вернул костыль Гиббону и пристально посмотрел на Граблю, который от такого взгляда невольно поёжился.

— Теперь ты спускайся, — сказал Сивцов. — Без тебя, сам понимаешь, не начать.

— Куда? — похолодел Грабля. — Куда мне спускаться?

— Тьфу ты! — разозлился Фёдор. — Я же объяснял! Ты должен сидеть возле финиша с секундомером. Финиш вон, внизу. Вот и спускайся! Часы у тебя с собой?

— С собой, — обречённо проговорил Грабля, показывая взятые напрокат у Чибиса электронные часы с секундомером. — Так я пойду?

— Иди, — разрешил Сивцов. — Стул не забудь.

Грабля прошёл вниз по склону примерно на полтора метра дальше Фёдора. Затем в действие снова вступила сила земного притяжения. Только в отличие от Сивцова будущий арбитр кувыркался не беззвучно, а оглашая округу нечеловеческим воплем каждый раз, когда судьба била его об землю многострадальной спиной. Стул, выпущенный из рук в самом начале падения, заметно отстал. Внизу оказался небольшой естественный трамплинчик, миновав который, Грабля, к своему великому облегчению, шлёпнулся на живот и остановился. Правда, через пару мгновений человека догнал стул, который бессердечно приземлился прямо на середину спины поверженного страдальца. Ещё один ужасный вопль взвился к небу так, что у стоявших наверху заныли зубы.