Алая, скользкая рука Миньи.

Лазло, наблюдавший за Сарай, заметил, как ее брови дрогнули и нахмурились.

– Что такое? – спросил он.

– Бессмыслица какая-то.

– Что именно?

– Время, – она прижимала руку к груди, как раненую пташку. Кости ныли от ужасной хватки Миньи, и она по-прежнему чувствовала, как ее маленькие пальчики выскальзывали из ладони.

Вы тоже хотите умереть?

Тоже. Что значило это «тоже»? Должно быть, она подразумевала наставниц: вы тоже хотите умереть, как они?

Но… что-то не складывалось. Богоубийца еще не пришел, иначе как бы они сбежали?

Она объяснила все Лазло.

– Я не понимаю, как там оказались тела. Как мы могли через них перелезать? Мы должны были уйти до того, как Эллен убили. Если бы мы все еще были там, когда пришел Эрил-Фейн, то погибли бы.

– Не обязательно, что все случилось именно так, – ответил он. – Сны не соответствуют действительности. Память изменчива. Она была всего лишь маленькой девочкой. Должно быть, в ее голове все смешалось.

Сарай хотела думать, что дело в этом, но вопрос Миньи вернул ее в ту комнату, в тот момент, как она спросила их с Фералом: «Вы тоже хотите умереть?» Больше ничего девушка вспомнить не могла: только ужас от тех слов, словно трещина в разуме с дымкой боли вокруг. Это случилось. В этом Сарай не сомневалась.

Кусочки головоломки перемещались. Вот мертвые няни, их бедные, любимые Эллен, и вопрос, прозвучавший как угроза. А вот то место в яслях, которое Сарай не могла рассмотреть – запотевшее стекло, сбой, – будто сон хранил тайну, возможно, даже от спящего. А еще окровавленная рука Миньи.

И…

Сарай вдруг осознала, что ни разу ни в одном сне о Резне не видела, как Эрил-Фейн убивает Эллен. Только как он переступает через них. Остальное достроила ее фантазия, основываясь на рассказах Миньи. Но Минья не могла этого видеть. К тому времени она должна была уже уйти, чтобы спрятать четверых детей, которых удалось спасти, в щель в сердце цитадели.

Что же на самом деле случилось в тот день? Кусочки головоломки складывались в один вероятный ответ, но он был непостижимым.

– Они любили нас, – сказала Сарай, защищаясь от жуткой правды, попытавшейся выбраться наружу. – Мы любили их. – Но слова звучали как-то бесчувственно. Эллен, которых она любила, были призраками. Живыми она их не знала.

А теперь, по неясной причине, эти призраки опустели, как оболочки, и стояли в дверном проеме с мертвыми глазами.

Сарай знала, что нужно вернуться туда, в сон Миньи. Она надеялась достучаться до девочки, поговорить с ней и… что? Заставить передумать? Убедить? Полностью изменить ее психику с минимальным воздействием? Но Минья, которую она обнаружила, была не в состоянии беседовать, а сон обладал силой реки в разливе, и Сарай не была готова. Можно ли к такому подготовиться? Она сказала Лазло, что хочет забрать Минью – из яслей, из того дня, – но возможно ли это?

Или ей придется смириться с мыслью, что, как бы она ни старалась, некоторых людей просто нельзя спасти?

Впервые за всю жизнь Тиону Ниро никто не приготовил завтрак.

Ну, фактически, первый раз был вчера, но он этого не заметил, поскольку погрузился в хаос вместе со всеми жителями города. А вот сегодняшнее утро выдалось тихим, и он проснулся голодным. Тион спал в Ратуше торговцев, в роскошных комнатах, предоставленных специально для него, хоть он и предпочел бы жить в мастерской над бывшим крематорием. Тогда он жаждал личного пространства, но сейчас здесь было слишком просторно. Раньше ему было плевать, знает ли кто-то, где он находится. Но что, если утром он проснется и обнаружит, что даже малое количество людей, которые остались в городе, ушли, не подумав его предупредить?

Поэтому он спал в ратуше с Каликстой, где они разгрузили книги в коридорах. Неподалеку находился тизерканский гарнизон. Он видел из окна сторожевую башню и в любой момент мог проверить, есть ли там люди. К тому же, рассудил юноша, скорее всего на кухне остались продукты, даже если их больше некому готовить и убирать после.

Тион оделся, ощущая боль в мышцах – его плечи ныли, а руки саднили, – и побрел в сторону обеденного зала, предполагая, что кухня должна находиться где-то поблизости. Так и оказалось. Она была большой и полнилась медными кастрюлями, а на полках кладовой выстроились банки с этикетками, но увы, он не мог прочесть ни слова. Тион снял крышки, принюхался и, сам того не осознавая, испытал те же чувства, что и божьи отпрыски в цитадели, которые тоже обнаружили, что еда требует эзотерических знаний. Только Тион не приравнивал их к алхимии, поскольку алхимия была для него менее таинственной, нежели мука, разрыхлитель и тому подобное. Кухня была для него такой же загадкой, как женщины, и не потому, что женщины работали на кухне. Не тех он имел в виду. Они были прислугой, а посему едва ли занимали его мысли как «люди», не то что «женщины». Кухни и женщины – две темы, которые попросту не интересовали его.

О, некоторые женщины могли быть интригующими, пусть это и что-то новенькое. Каликста и Цара, стоит признать, не навевали скуку, как и Солзерин – механик, создающая огнестрельное оружие для полевых командиров в бесплодных землях Танагости. Но они что-то делали, как мужчины. Женщины в Зосме – нет. Им было запрещено, даже если они и хотели, отметил про себя Тион, однако он никогда не придавал этому внимания. Но теперь, познакомившись с Каликстой, Царой и Солзерин, не говоря уж о пугающей Азарин, он все-таки начал задаваться вопросом, считал ли кто-то из этих тепличных цветков, представленных ему в Зосме, мужчин такими же скучным, как Тион – женщин.

Предполагалось, что они могут очаровать его одними формами и кокетством, напоминавшим постоянную игру в спектакле. Каждый цивилизованный человек знал нужные реплики, жесты и устраивал свою жизнь, повторяя их, как попугай. Очаровательными и умными считались те люди, которые умудрялись произносить их по-новому, сплетая свои вечера воедино из тех же танцев и разговоров, что и тысячу раз прежде.

Тион хорошо играл свою роль. Знал все тексты и пируэты наизусть, хоть и кричал внутри от тоски. Может ли быть, что он такой не один? Что за своими лакированными лицами некоторые девушки Зосмы тоже чувствовали себя подавленными и втайне мечтали похищать изумруды, строить летающие аппараты и сражаться с богами в тенистом городе?

Что ж, когда он вернется домой, его, несомненно, заставят жениться на одной из них, и тогда, наверное, он сможет об этом спросить.

Тион ухмыльнулся. Мысль обрушилась на него как камень, но он отмахнулся от нее, такой далекой и более невообразимой, чем библиотекарь, ставший богом. Раздобыв в кладовке фрукты, он выложил их на тарелку и продолжил поиски. Где-то должен быть сыр. Так и есть. Его тоже положил на тарелку. Затем – о счастье! – нашел в холодильном шкафу ломтики бекона и замер, гадая, как бы их пожарить.