— Я с ним говорил… Когда понял, что хочу тебя всю, собирался уехать, оставить вас вдвоем. Это трудно, но я бы смог. Тем более, мне и так скоро уезжать, так зачем усложнять. Он не отпустил, сказал, что последние дни я должен провести дома, и если ты позволишь себя любить, он против не будет. Если ты позволишь… Ты такая сладкая, нежная, я хочу целовать тебя везде, можно?

Вот оно что… Оказывается, нам обоим выдано разрешение на приятное времяпровождение вместе. Лоут хотел сделать сыну подарок перед разлукой. Отлично устроился. Приобрел игрушку сразу себе и сыну. А ведь я была готова привыкнуть к нему, стать ему хорошей, верной женой. И не надо мне никаких любовников, живых или синтетических. А вот оно как вышло…

Я запуталась, словно попала в какую-то невидимую паутину и не знаю, за какую ниточку потянуть, чтобы петля еще туже не сдавила горло.

— Ну, бери… Если так нужно, бери, что хотел.

Я сама сбросила халат с плеч и расплела на затылке намокший узел волос. Заметив перемену в моем настроении, Гордас поднялся и теперь стоял напротив меня — большой, сильный, красивый мужчина, способный доставить мне массу чувственных удовольствий. Что же мне мешает их получить?

Пресловутая порядочность? Грош ей цена — лицемерие и ханжество, в мыслях я уже не раз ложилась под бочок к своему белокурому ангелу. И я бы очень старалась, решившись подарить ему самые приятные мгновения наяву, но ведь это сразу же все изменит. Тогда мне придется спать с двумя мужчинами. С мужем и его взрослым сыном. Спать с двумя, любить двоих…

Они очередность установят или договорятся ласкать меня одновременно? Вспышкой молнии в памяти встала сцена нашей супружеской любви на глазах у свидетеля. Будь же честна сама с собой, Соня, тебе понравилось?

Не знаю, что уж там Гордас прочел на моем окаменевшем лице, только он медленно поднял злосчастный халат и заставил меня одеться. Затем поправил пояс, затянув его туже, чем следовало и, подхватив меня на руки, понес к дому. Я обняла юношу за шею и только прошептала чуть слышно:

— Ты же выкупаться хотел, отпусти меня, я пойду сама. Гордас, я скверная женщина, твоя невеста в сто раз меня лучше, она делает, что хочет и ни в чем себя не винит. И вообще у нас все неправильно получается, это я виновата, я дала тебе какие-то надежды, но ты такой заманчивый, а Лоут мой муж и твой отец…

Кажется, я несла чушь, все собрала в кучу, во всем призналась и покаялась сразу. Хотела, чтобы он меня понял, не обижался, не осуждал, а понял, почему мы не можем заняться сексом на лежаке у бассейна. Но вот осталась ли я довольна его ответом…

— Если для твоего спокойствия нужно, чтобы я к тебе больше не прикасался — я не прикоснусь. Я очень люблю тебя и хочу, чтобы тебе было хорошо.

Такой милый мальчик! Он не мог выдумать более изощренней пытки для нас двоих.

Мы стояли в темной гостиной и не могли расстаться, не хватало сил отцепиться друг от друга и разойтись по своим комнатам. Наконец я придумала:

— Хочу пить. Попрошу Рин сделать мне чай. Все равно не усну, буду сидеть на кухне и болтать с роботом.

— Тогда я, пожалуй, присоединюсь к тебе.

— Наверно скоро начнет светать, я-то выспалась, а вот ты даже не прилег. Завтра Лоут опять устроит тебе какие-нибудь проверки, будешь клевать носом, а потом еще торжественный вечер… Ты готовился? От вас вообще что-то требуется на этом мероприятии? Показательные спортивные выступления, танцевальный номер?

Гордас пожал плечами:

— Ничего такого, мы просто выслушаем строгое напутствие и можно развлекаться наравне с прочими гостями. А вчера я отдыхал — ходил к реке. Там хорошо. А пролетая над пляжем, заметил Кайли с ее андроидом. Она возвращалась от подруги.

— И ты не мог пройти мимо столь изысканной леди!

— Почему ты сердишься на нее?

— Она задирает нос перед тобой, разве сам не видишь?

— Она — милая, но ей больше нравится проводить время с другим.

— Значит, будь она к тебе благосклонна, я стала бы тебе не нужна?

— Как это может быть? Кайли — это Кайли, а ты — это ты!

— Конечно, ведь я позволяю тебе гораздо больше вольностей!

В самом деле, надо успокоиться и прекратить на него нападать из-за ерунды. Да, я ревную, я дико ревную, не имея на подобные чувства ни малейшего права. Хочу, чтобы Гордас обожал только меня, и мало что готова дать взамен, а ему нужно все. Вот только как он это «все» себе представляет? По отношению к его отцу, разумеется…

— Рин, я сама достану посуду, не беспокойся. Нет, рыбу я не хочу, но, может Гордас будет — оставь. Сейчас он вернется, мы решили отменить сегодняшнюю ночь до утра. Я сама его покормлю… Только тихо, а то сюда нагрянет зануда Рик и начнет меня укладывать в постельку. Или Лоут скомандует отбой, не надо его будить.

Давай-ка я помогу тебе развернуть запеканку… Ммм… Еще теплая, какой запах — у меня уже потекли слюнки! Достаточно, иди к себе, а мы посидим немного одни и разбежимся по уголкам. Спасибо, Рин, ты наше сокровище! Если что — Рику меня не выдавай!

Мы с Гордасом остались вдвоем на затемненной кухне и лакомились всякой вкуснятиной. Я махнула рукой на свое недавнее желание похудеть и за обе щеки уплетала ломтики подсоленного сыра в прозрачном желе, чередуя их с непомерно большими черными маслинами. Гордас ел неохотно, больше подкармливая меня. Он выбирал нежные кусочки форели, обмакивал их в соус и отправлял прямиком мне в рот. Разве можно было отказаться?

А потом Гордас и вовсе отошел к приоткрытому окну, подняв руки, уперся ими по обе стороны проема. Наверно, тоже решил полюбоваться далеким заревом Короны или первыми лучами рассвета. Я потерялась во времени — я не знаю, скоро ли новый день. Да это и не важно… Не могу думать о часах, разглядывая точеный силуэт мужчины у стены. Не оборачиваясь ко мне, Гордас проговорил:

— Знаешь, пока тебя не было, я написал песню, слова сами пришли в голову, там — на лугу у реки. Я не знаю, хорошо ли получилось, но повторяю их про себя, кажется вышло складно.

— Ты мне споешь?

— Иди сюда, ты встанешь вот здесь и будешь смотреть на небо, а я тебе расскажу тихо-тихо, может, тогда и тебе понравится.

Я выполнила его просьбу, и теперь мы стояли у окна вместе. Гордас легко обнял меня за плечи и смотрел туда, где высоко над кронами самых больших деревьев полыхал раскаленный венец Марионы.

— Над обугленным рвом

Между ночью и днем

Переброшены сходни.

Если б я был пророк, я сказал бы вам — будьте свободны!

Хуже огненных врат называть свои цепи наградой.

В этом страх виноват — но не стоит бояться, не надо!

Этот мир состоит из любви между небом и твердью.