class="p">— Ну, ты, конечно, знаешь Водную улицу! — воскликнул я.

— Водную улицу? — завертел он своим задранным носом и сделал вид, будто вспоминает. — Эту не знаю. Это какая-нибудь захудалая улочка, где-нибудь за городом, где бродят куры и кролики. Я на такие улицы не хожу, — сказал он, — я хожу только по большим улицам в центре…

Раздался смех, смеялись над его ответом. Хвойка замычал:

— Он ходит только в центре…

А Бука его толкнул и сказал какую-то грубость. Я почувствовал, как сжались мои кулаки. Какая-то захудалая улочка за городом, где бродят куры и кролики, туда, видите ли, он не ходит… Но Фюрст вдруг как-то съежился, вроде бы испугался. Он неуверенно осмотрел всех, кто был здесь, кто глядел на него и смеялся, и посмотрел на Догальтского, который стоял в стороне.

— Водная улица — никакая не улочка, — сказал я и держа руку в кармане, подошел к нему, — и она не за городом и никакие куры и кролики по ней не бродят. Это большая улица в центре города, и живут там Курт, Индржих, Карл и Тони. Водная улица — одна из самых больших улиц в Вене, и если ты ее не знаешь, то, значит, ты ничего не знаешь. И может быть, ты, — сказал я, глядя на его выутюженный костюм, накрахмаленный воротничок и немного испуганное лицо, — может быть, ты, кролик, никогда не был в Вене…

Кругом снова раздался смех, и Фюрст совсем растерялся. Он не находил, что ответить. Он, конечно, злился, но проявить свою злобу ему мешал какой-то загадочный страх. Он только повернулся к Догальтскому, который стоял в стороне и улыбался.

— Никогда ты, кролик, не был в Вене, — поддержал меня Бука, — не задавайся!

— Конечно, не был, — подтвердил Грунд, но мне показалось, что он это сказал, чтобы угодить мне.

— А может, Фюрст, — вмешался Хвойка, — ты был там, когда… — И он постучал себя по лбу.

— Ты — обезьяна из зоопарка… — сказал Фюрст, и это единственное, что он осмелился сказать. Все засмеялись, в том числе и Хвойка, у которого дядюшка работает в зоопарке.

— Не хочешь ли получить по уху, — вдруг сказал я. На меня что-то нашло. — Ты никогда не был в Вене, иначе бы ты знал Водную улицу. Если ты будешь еще воображать, то я тебя изобью!

Этого никто не ожидал, а Фюрст дернулся.

Он сделал шаг назад и врезался в Буку.

— Ты что меня толкаешь, суслик! — крикнул Бука и толкнул его от себя. Фюрст упал на меня. Я его отбросил назад к Буке, а Бука опять ко мне, потом я его еще раз толкнул с силой, Бука отскочил, и Фюрст плюхнулся на землю.

Это было ужасно.

Фюрст был бледен от злости и страха. Он не выносил, чтобы прикасались к его выутюженному костюму, не говоря уже о том, чтобы его валили на землю. Он поднялся с черной подмерзшей земли, стоял как леший и отряхивался.

— Господа, — сказал Катц, и на его тонком, красивом лице мелькнула улыбка, — господа, оставьте его. Возможно, Фюрст был в Вене, но не знает Водную улицу.

Я посмотрел на Катца, но тот только улыбнулся мне и пожал плечами. Догальтский, который стоял в стороне, опустил голову.

И тут вмешался Брахтл.

Брахтл, который с усмешкой наблюдал за всем этим свозь опущенные на глаза волосы. Я окаменел.

— Кто знает, — сказал он, — может, эта Водная улица на самом деле захудалая и по ней действительно бродят кролики и куры. Если там живут какие-то Курт или Карл, это еще не значит, — он посмотрел на меня, — что она большая. Может, она вообще не существует.

Фюрст сразу скинул свой страх, и осталась в нем только неуемная злость, он перестал отряхивать рукава, осмотрелся, задрав нос, а я готов был сквозь землю провалиться. Что-то сжало мне грудь, нечто похожее на ошеломляющую тишину. Я вспомнил парк, ковер из цветов, аромат роз и отвернулся. Издалека я услышал звонок, понял, что кончилась перемена.

— Не сердись, — слышались слова Катца, когда мы возвращались в класс. — Мы не должны его подозревать, раз не знаем. Может, он и был в Вене. Тебе не следовало начинать.

— Ведь не ты же начинал, — слышал я Грунда.

— Он начал, — слышались слова Катца. — Водная улица — это самая маленькая улица на окраине, бродят там собаки, кошки и куры — я видел это собственными глазами. С Дорш и Хорбигером, — улыбнулся он. — Ну, не сердись, Михал. — Он положил мне руку на плечо. — Ведь это шутка и ничего больше. От тебя пахнет апельсинами, как от Минека, Буки и Брахтла.

Когда я сел за парту, мне стало немного легче. Я сел на самый край, как можно дальше от Брахтла, но Брахтл подвинулся ко мне и схватил меня за ухо.

— Пришлешь мне письмо.,.

Минек повернулся и сказал:

— Пойдем сегодня из школы мимо пруда?

— Конечно, пойдем, — тут же согласился Брахтл. А я дернулся и освободил свое ухо из его руки. — Пруд замерз, и по нему ходят утки, — прибавил он и посмотрел на меня, а я в душе решил, что не пойду с ними. Как только зазвенит звонок, я соберу книги и пойду один. Или с Букой, если его не будет ждать брат-слесарь, или с Дателом. А может, и с Грундом. Если Брахтл меня позовет, я даже не оглянусь. Потому что я опять должен справиться с собой. Пересилить себя. Твердо и решительно отплатить ему. Не поддаваться глупостям… Что рассказывал учитель, я не слушал. Это была история, и было уже после раздачи табелей. Наверное, он ничего не объяснял, а только говорил об отметках, а может, просто так разговаривал.

На парте вдруг появилась обезьянка, которую Брахтл нарочно вынул из кармана, и, хотя Брахтл видел, что я ее заметил, он схватил обезьянку и стал водить ею по моему плечу и шее — хотел, видно, привлечь мое внимание. Я отвернулся и смотрел в окно. Потом он выдернул листок из тетради, что-то написал и подсунул мне… Там был нарисован человечек с большими ушами и под ним мое имя. Он хотел развеселить меня. Я скомкал листок и бросил его