Печальное шествие узников не привлекло особого внимания. Они, подгоняемые нетерпеливым Хамдрейком, протащились, звеня цепями, через помещение участка к большой входной двери и очутились на грязной улице. До вечера было еще далеко, однако вокруг царила все та же серая мгла. Мимо проехал запряженный лошадьми экипаж. Питер и остальные пригнулись, пытаясь увернуться от летевших из-под копыт комьев грязи.

— Живей, живей!!! — орал Хамдрейк.

Живей не получалось, однако узники все же потихоньку брели вперед. И с каждым шагом Питер впадал в еще большее отчаяние. Он озирался по сторонам, пытаясь придумать план побега, но в голову ничего не приходило.

Они пересекли несколько поперечных улиц и наконец добрались до здания суда, серого и величественного. Хамдрейк скомандовал им остановиться. К массивным дубовым дверям здания вела крутая лестница. На самом верху лестницы обезумевшая молодая женщина в лохмотьях, с кричащим младенцем на руках цеплялась за рукав человека в форме.

— Не забирайте его! — рыдала женщина. — Не забирайте! Я же без него пропаду! Чем я буду малыша кормить? Мой малыш болен! Пожалуйста…

— Пшлавон! — сказал человек в форме и толкнул женщину так, что она слетела с лестницы, чудом не упав.

Внизу она, всхлипывая, опустилась на ступеньки, прижав к себе заходящегося криком ребенка.

— А ну пошли наверх!!! — рявкнул Хамдрейк и пнул ближайшего из узников — мальчишку, шедшего следом за Питером, — чтобы привести колонну в движение. — Живей, живей!!!

Узники неуклюже, спотыкаясь о цепь, стали подниматься по ступенькам мимо плачущей женщины. Она подняла голову, и Питер на миг встретился с ней глазами. Он постиг всю глубину ее отчаяния и всем сердцем посочувствовал ей. Но колонна поднималась все выше. Вот они уже остановились на верхней площадке, и охранник толкнул массивные двери. Двери распахнулись.

— Заходи, не стой!!! — заорал Хамдрейк.

Питер почувствовал, что это конец. Его разум лихорадочно искал выход.

— Пошли!!!

И тут, словно движимая невидимой силой, рука Питера потянулась к груди и нащупала заветный кругляшок медальона. Этот медальон Леонард Астер, отец Молли, дал ему в тот день, когда Питер решил остаться на острове Моллюск вместо того, чтобы вернуться в Англию вместе с Астерами. Питер вспомнил слова лорда Астера: «Может настать такой день, когда тебе понадобится звездное вещество, — сказал он тогда, застегивая цепочку на шее Питера. — Всегда держи его при себе и используй разумно».

Может быть, пришло время пустить в ход звездное вещество? Оно обладает поистине волшебными свойствами, но никогда не знаешь, как оно подействует. А вдруг оно освободит его от этих цепей?

— Поживей!!! — рявкнул Хамдрейк.

И первый мальчишка из колонны переступил порог.

Питер решился. Он проворно сбросил цепочку и, держа медальон одной рукой, отстегнул крошечную застежку. Медальон открылся, и рука Питера исчезла в облаке золотого сияния. На миг все мучения Питера — и холод, и голод, и боль — исчезли и забылись. Ему сделалось хорошо-хорошо! Воздух наполнился тонким ароматом полевых цветов, будто Питер вдруг очутился на лугу, и над крыльцом суда поплыли странные звуки — не то музыка, не то пение.

Питеру уже доводилось переживать эти удивительные ощущения, однако поначалу они вновь ошеломили его. Он перестал шевелить ногами и остановился, а вместе с ним остановилась и вся колонна: мальчик, шедший впереди, не смог переставить правую ногу, споткнулся и упал на того, кто шел перед ним, а тот — на того, кто был перед ним, и все трое свалились на пол. А мальчишка, шедший следом за Питером, налетел на Питера. Все узники столкнулись и неуклюже остановились. Некоторые с размаху сели на ступеньки.

— Эт-то что такое?!! — взревел Хамдрейк, видя, что его подопечные шатаются и падают, точно пьяная сороконожка. — Пошли!!! Пошли!!!

Питер заставил себя не обращать внимания на восхитительные ощущения, наполнившие его тело, наклонился и осторожно потряс раскрытым медальоном над железным кольцом, что было у него на ноге. В ослепительном сиянии было не разобрать, что произошло с кандалами и произошло ли с ними что-нибудь вообще. Питер отвел руку с медальоном.

Сердце у него упало: кольцо на ноге оставалось запертым. Однако теперь оно уже не было ржавым и железным. Кольцо лучилось теплым желтым блеском. Оно сделалось золотым!

— Здорово! — оглянувшись назад, сказал шедший перед ним мальчишка.

Питер понял, что он говорит не столько о кандалах, ставших золотыми, сколько о своем настроении: мальчишка ощутил на себе действие звездного вещества.

То же самое случилось и с мальчишкой, который шел следом за Питером. Тот принялся мурлыкать песенку, которой Питер никогда раньше не слышал: о цыгане-бродяге, пришедшем из-за холма. Прежде этот мальчишка никогда особо не увлекался пением, теперь же у него вдруг прорезался чудный голос, и маленький бродяжка распевал во все горло, так, что прохожие останавливались, дивясь его красоте.

Он шел и пел

И звонко свистел,

И лес отзывался ему,

И в девичьем сердце

Открылася дверца,

Открылась ему одному!

Однако Хамдрейку, который и без того уже был вне себя от злости, песня пришлась не по вкусу. Старый тюремщик терпеть не мог пения, как и прочих проявлений радости.

— Эй, там!!! — рявкнул он и кинулся к поющему мальчишке, твердо намереваясь как следует его отдубасить.

Однако когда он подбежал, его внимание привлекло светящееся облако в руках Питера. Хамдрейку никогда прежде не доводилось видеть, чтобы у заключенного было при себе светящееся облако, но все же он смутно сознавал, что этого тоже допускать не следует.

— Эт-то что такое?!! — взревел он и протянул руку к облаку. — А ну давай сюда!!!

Когда Хамдрейк ухватил Питера за руку, мальчик попытался ее отдернуть. Из медальона вырвался фонтан мерцающего света, который медленно поднялся вверх, а затем золотистым дождем осыпался на Хамдрейка, колонну узников и женщину, которая сидела на ступеньках, прижимая к себе плачущего младенца.

Как только звездная пыль опустилась на людей, произошло сразу три вещи.

Во-первых, младенец прекратил реветь и заулыбался. Мать с облегчением улыбнулась ему в ответ. Она еще не знала, что ее малыш выздоровел и больше никогда не будет болеть.

Во-вторых, у Хамдрейка коренным образом изменилось настроение. Его гнев растаял без следа, а вместо него Хамдрейк вдруг проникся теплыми чувствами к мальчишкам — этим ребятишкам, этим несчастным пацанятам. Ведь единственная их вина — теперь Хамдрейк понимал это совершенно отчетливо — состояла в том, что им недоставало твердой отцовской руки. Разве сам он в детстве не страдал от того же? «Нет, — думал Хамдрейк, — эти дети вовсе не преступники, заслуживающие наказания. Они нуждаются в заботе, наставлениях — и любви, да-да, именно любви!» И ведь именно он, Хамдрейк, мог бы дать им все это. Взять, к примеру, хотя бы этого мальчишку — вот этого, тощенького, который пытался спереть помойное ведро. Что должен был пережить этот мальчик, какие страдания должны были толкнуть его на подобный шаг! Его нужно обнять, пожалеть…