Габриэль мотнул головой и радостно засмеялся. Они сидели у него в комнате. Работал телевизор. На маленьком сервировочном столике на колесах стояли чашки с чаем, на тарелке разрезанный батон и сливочное масло.

Саша вопросительно подняла брови.

— Я радуюсь, что ты здесь. Со мной, — сказал Габриэль и сжал ее плечо гибкой кистью.

«Завтра. Я все скажу ему завтра», — подумала Саша и погрозила пальцем:

— Не так сильно. Мне больно.

Габриэль шутливо округлил глаза и осторожно прикоснулся губами к пострадавшему плечу:

— Прости… Так лучше?

— Чуть-чуть, — смеясь, сказала она.

Габриэль посмотрел на ее дерзко приподнятый подбородок, приблизился и, сжав Сашу в объятиях, крепко поцеловал в насмешливо изогнутые губы.

Саша дернулась, ойкнула и замерла.

Габриэль не останавливаясь покрывал лихорадочными поцелуями все ее лицо — лоб, губы, щеки, подбородок. Саша раскрыла глаза. В памяти услужливо нарисовался образ законного супруга. Иванов, сложив губы слюнявой красногубой трубочкой, тянулся к ней, вожделенно прикрыв глаза. Саша недовольно нахмурилась.

— Я люблю тебя, — нежно сказал Габриэль. Иванов обиженно скривился и пропал. Слова щекотно протекли в ямку за ухо, Саша блаженно поежилась, и в этот момент Габриэль легонько прихватил зубами мочку уха. Острое, слегка болезненное сладкое чувство стреножило волю, она почувствовала себя дикой круглобокой лошадью, пришпоренной умелым ездоком. На ее лице появилось странное отсутствующее выражение, словно все, что происходило с ее телом, проходило сквозь сознание, не тревожа его. Так звонкая напружиненная стрела пронзает влажный воздух. Выпущенная сильной рукой, она летит к своей цели, трепеща оперением, но лишь очень тонкий или обученный слух может распознать этот звук.

Много звуков, тепла, растекающегося по телу. Саша тихонько рассмеялась. Почему-то вспомнилось, как после долгой тренировки юные лыжницы набивались в душевую. Переход от сухого мороза, царапающего открытые участки лица колючими ноготками, к утробно теплой влажности душевой сбивал ориентиры. Самая горячая вода казалась еле теплой, замерзшее тело не чувствовало жесткой мочалки и лишь потом, отогревшись, начинало болеть. Тогда Саша и придумала этот способ. Она вставала под холодный душ, оберегая только голову. После полутора минут под обжигающими, обманчиво горячими каплями воды тело возвращалось в привычную систему координат. Становилось холодно, холодно до ломоты в зубах, посиневшая Саша торопливо крутила ручку крана, и на нее обрушивалась спасительная лавина горячей воды.

То же самое она чувствовала сейчас. Руки, скользящие по ее телу, возвращали в него жизнь. Глубоко запрятанное сморщенное Сашино «я» вытряхнулось из тайника, и новое, свежее, легкое заполнило мраморное тело. Ожили длинные ноги, стройные бедра, руки с розовыми ноготками, на щеках зацвели пунцовые цветы, а губы налились вишневой спелостью.

— Иди ко мне, — сказала она, с удивлением слыша в своем голосе воркование влюбленной птицы.

— Я здесь, — ответил Габриэль и прильнул губами к ямке между ключицами. Он целовал ее, и казалось, что вместе с дыханием в нее проникает его любовь.

«Любовь — это тепло», — подумала она и крепко обняла его за плечи.

Они раздевались медленно и долго. Габриэль снимал с Саши вещь за вещью и бережно откладывал в сторону, а она чувствовала себя капустой с истекающей соком кочерыжкой. Одежды было слишком много. Но наступил момент, когда она осталась только в трусиках и лифчике. До сего времени она думала, что мужчин привлекают в женском теле губы, грудь, ну и… гениталии. Саша и представить себе не могла, что найдется мужчина, для которого вожделенным будет каждый сантиметр ее тела. Он прикасался к ней с такой нежностью, трепетом, жаром, жадностью и восхищением, что она по-новому взглянула на себя. «Неужели женское тело и в самом деле чудесный инструмент для настоящего виртуоза, — думала она, — и разве может быть искусным любовником молоденький юноша?» «Черный юноша», — зачем-то поправила она себя. Среди женской части общежития ходили слухи о необычайной сексуальной силе африканцев, вызванной гигантскими размерами половых органов. Саша вдруг хихикнула:

— Ты не разденешься?

Обнаженный до пояса Габриэль оставался в брюках.

— Ты этого хочешь? — вместо ответа, спросил он. В его тоне сквозило сомнение.

Саша задумалась.

— А почему ты спрашиваешь?

Разговор все больше напоминал общение двух осторожных евреев.

Габриэль ласково обнял Сашу и доверительно сообщил ей на ухо:

— Когда придет время.

Саша вывернулась из объятий и заглянула в темные глаза:

— Что это значит? Ты… не хочешь меня?

Габриэль протянул руку и провел пальцем по ее нижней губе. Получился смешной булькающий звук. Саша втянула губы. Он внимательно посмотрел на нее, словно пытаясь прочитать мысли:

— Я не просто хочу, я люблю тебя. Я хочу не просто быть с тобой в постели, но сейчас ты еще не готова.

«Откуда он знает?» — подумала Саша.

— Ты еще не веришь мне, — продолжал Габриэль, — а иначе ты сказала бы, что ты замужем.

— Что? — Она не поверила своим ушам. — Ты знал?

Он покачал головой и так взглянул на нее, что она почувствовала себя нашалившей маленькой девочкой.

— Это так просто. Твоя фамилия больше не Ветрова. Иванова Александра, не так ли?

Саша почувствовала себя невероятно голой и замерзшей. Серенькой растрепанной мышкой она прошмыгнула к своим вещам и принялась быстро натягивать их на себя.

— Подожди. — Габриэль удержал ее за руку. — Я тебя ни в чем не виню. Не уходи.

— Правда? Ты — мой благородный рыцарь? — Саша вдруг рассердилась. — Ну и чего тебе надо от меня?

Наступила тишина. Такая долгая и тяжелая, что хотелось плакать.

Габриэль поднял голову и тихо произнес:

— Я не знаю, слышала ли ты меня… Я люблю тебя.

— Ну и?.. — Накатило злое чувство. Саша чувствовала себя стервозой, но не могла остановиться.

Неизвестно откуда черпал силы этот молодой паренек.

— Я не хочу делать тебе больно. Да, я хочу спать с тобой. Это правда. Тебе кажется, что ты тоже этого хочешь… Но твое тело говорит другое… Я обнимаю тебя, но я обнимаю только твое тело. Ты находишься где-то далеко. Не здесь. Не со мной. Прости.

Разжались руки, сжатые в злые кулаки. Его слова наотмашь били замерзшую душу. Рушился хрупкий лед, сковавший сердце. Ниоткуда полились горячие слезы.

— Мне одиноко. Мне так одиноко…

Саша плакала, не стыдясь, не заботясь о том, какая она сейчас некрасивая, не пытаясь быть сильной, не думая ни о чем, кроме того, что рядом находится человек, угадавший ее душу. Никого никогда прежде не интересовало, что творится у нее внутри. Что она чувствует, чего боится и о чем мечтает!