— Хорошо, я подожду. Приходите, когда сможете…

Саша разговаривала со свекровью по телефону-автомату из фойе больницы. От видной стройной девушки осталось одно воспоминание. Мешковатый халат из темно-синей фланели, шлепанцы на мосластых ногах. Ссутуленные плечи и виноватый изгиб некогда гордой шеи. За ничтожных полтора года натуральная блондинка превратилась в бесцветную женщину с почти отсутствующими бровями, ресницами и бледной кожей, на которой расцвели пигментные пятна. Третий месяц беременности. Второй беременности. Первая закончилась выкидышем, и было решено не рисковать на этот раз. Уже почти месяц Саша находилась в клинике.

Она казалась себе бумажным пакетом, не способным удержать в себе ничего более ценного, чем сухой мусор. Все, что произошло за последнее время, плавало в голове большой кучей неразобранной информации. Муж, свекровь, кухонные разборки.

Вам не приходилось быть замужем за маменькиным сыночком, абсолютно довольным своим положением? За истекший период выяснилось, что Саша не может составить достойной конкуренции свекрови в умении вести хозяйство, стирать, гладить, готовить, убирать, кажется, что-то еще? А, да — в обращении с Александром!

Первое время Саша хваталась за любое дело, прилагала массу усилий, чтобы достойно отполировать окна, приготовить блины, сделать необходимые покупки. Нужно ли говорить, что солнце беспощадно выявляло погрешности на стекле, блины неизменно оказывались толще положенного, к тому же Саша успешно забывала добавить соду, посолить, сдобрить тесто маслом. С покупками дело обстояло не лучше. Старая и молодая хозяйка схлестнулись на… стиральном порошке. Евгения Мартыновна пришла в ужас от Сашиной расточительности.

— Дорогой порошок можно заменить хозяйственным мылом, если простирывать рубашки сразу…

В голосе свекрови послышалось небольшое злорадство. Саша вспыхнула. До сего момента ей удавалось игнорировать сложившееся правило. Приходя с работы, Александр отдавал рубашку маме, та неслась в ванную и тут же ее застирывала. Итого Иванов обходился тремя рубашками. Две повседневные и одна на случай праздника. После женитьбы в его гардеробе появились три новые рубашки, а почетная обязанность содержать их в чистоте по праву перешла в руки молодой жены. Саша складывала все в корзину и стирала по выходным. Александр не возражал. Саша одержала небольшую победу над семейными устоями, чем в душе гордилась. Муж продемонстрировал солидарность, и это не могло не радовать.

Но теперь в результате «порошкового конфликта» свекровь получила новый аргумент в пользу прежнего способа, и война за традиции грозила вспыхнуть вновь. Свекровь наступала по всем фронтам, но военные действия предпочитала вести тайно, обтекая противницу по флангам, пользуясь внутренней разведкой и столом переговоров. Она умело использовала сына как рычаг воздействия на строптивую невестку. Самым обычным результатом была очередная мамина просьба, с самым невинным лицом высказанная инженером:

— Любовь моя, сделай как говорит мама, так будет лучше всего.

Саша пыхтела и неожиданно заводилась, упорствуя по мелочам.

— На дачу поеду, в порядок все приведу, но не в субботу, а в воскресенье. На субботу у меня планы.

Все субботнее утро Евгения Мартыновна пила валидол, в двенадцать поехала на дачу сама. В пять вечера позвонила встревоженная дачная соседка. У свекрови поднялось давление, и пришлось-таки молодым ехать на дачу. Саша тряслась в автобусе по колдобинам и чувствовала себя последней сволочью, но не могла объяснить даже себе, почему ехать в субботу не хотелось, не говоря уж о грустно вздыхающем на соседнем сиденье мужу. «Я веду себя как ребенок, — терзалась Саша, глотая подступающие слезы, — как неразумный капризный ребенок, который сам не знает, чего ему хочется!» Но это не было правдой. Или не всей правдой. Саша прекрасно знала, чего хочет. Ей хотелось, чтобы Саша не был столь послушным сыном. Чтобы ради жены, ради любви своей он осмелился сказать матери «нет». Глупо? Саше и самой это казалось глупостью.

Самое необъяснимое состояло в том, что Александр не менялся и продолжал оказывать жене знаки внимания. Время от времени преподносил трогательные подарочки. Однажды принес очаровательного крошечного котенка в корзинке. Пушистый комок возлежал на атласной подушечке в виде сердца с надписью «Sweetheart» со следами кошачьей шерсти. Саша вытащила пронзительно мяукающего котенка, прижала к лицу и чуть не заплакала.

Было бы понятнее, если бы муж переменил свое отношение. Но он оставался влюбленным и милым. Желал «спокойной ночи», утром целовал руку и приносил неизменный кофе в постель, превратился в нежного, осторожного любовника. Постель напоминала полигон испытаний, вкрадчивые поглаживания в качестве прелюдии, сдержанный низкоамплитудный скоренький секс и затем… до-о-олгие ожидания плодов усилий.

Изменилось только одно — Александр перестал посвящать жене стихи. Единственное стихотворение было написано по следам памятной ночи. Образ маяка, разрушенного волной, безгласного свидетеля «любви, которой нет преград», Сашу сильно зацепил. Странно. Раньше стихи Иванова не задевали, они проносились мимо, словно зыбкий ветер мимо окон каюты идущего своим курсом корабля.

А теперь ей казалось, что разрушенный маяк светил лично ей и именно на его свет доверчиво летел ее корабль. Потух свет, и Саша очутилась на корабле-призраке. Ветхие стены, давшие приют ее беспокойной душе, от соленых ветров повседневности не защищали. Обвисшие паруса больше не наполнялись ветром, а экипаж? О, экипаж давно нашел пристанище на самом дне. На дне, куда погружаются уставшие мечты, набитые тяжелыми, слишком тяжелыми сокровищами сундуки. Там, там гниют останки пустых надежд.

Известие о беременности в дом Ивановых принесло настоящую радость. Саша снова ненадолго почувствовала себя королевой. Она сидела во главе стола, а муж и вдохновленная свекровь суетились рядом, стараясь упредить малейший ее каприз. Саша поправлялась, округлялась, расцветала. Задумчивые сияющие глаза, высокий чистый лоб, аккуратно подвитые светлые волосы, симпатичный «беременный» сарафанчик из шерстяной ткани в нарядную клетку. Кстати говоря, выяснилось, что кое-что Саша умела делать лучше свекрови. Евгения Мартыновна совершенно не умела рукодельничать. Саша предалась законному «безделью». Читала, вязала крошечные пинеточки, крошечный, ну совсем как кукольный, свитерок из небесно-голубой пряжи. Сшила себе этот самый сарафан. Планировала взяться за свитер для Саши, только вот узор подобрать никак не удавалось.

Все закончилось в одночасье. Утро не задалось. Зубная паста, завтрак, вода — все отдавало… тухлятиной. Сашей овладела странная апатия, не хотелось ничего делать, и даже чтение не приносило забвения. Она сидела на унитазе, ощущая резь в низу живота и слушая тоненький звук изливающейся жидкости. Звук не прекращался. С трудом поднявшись, она с ужасом увидела залитый кровью белоснежный сосуд. Кровь хлестала не переставая. Дальше действительность запрыгала со скоростью раненого кенгуру. Саша пришла в себя ненадолго на столе, погляделась в зеркало над головой. Показалась себе маленькой и никчемной. Доктор заглядывал в лицо, блестя белоснежными искусственными зубами, от этого ненатурального оскала стало нехорошо, и Саша позволила мурашкам унести ее бесчувственное тело прочь. В следующий раз она пришла в себя уже в палате от холода. Грелка со льдом впечаталась в живот. Холод от нее проник в каждую клеточку тела, заморозил все мысли, чувства и желания. «Что теперь будет? — спрашивала Саша саму себя и посиневшими губами отвечала: — Ни-че-го».