Если бы сестра Терри не накачала меня в тот вечер успокоительным, я бы не чувствовала себя как пьяная. Если бы не эти грустные глаза, глядя в которые так хотелось ее порадовать…

Вдох-выдох… стоп.

Я вспоминаю мамино описание: три Червонные Королевы сражаются за рубиновый венец, а еще одна женщина следит за ними, стоя в тени, за пологом ветвей. «Я видела ее глаза. Грустные, пронизывающие».

Сестра Терри… и ее странная белая униформа. Она не походила на других медсестер. А вдруг это был переодетый подземец? Она могла войти в мою палату, могла принести зачарованного клоуна. Могла, наконец, услышать про мозаики и украсть их из машины мистера Мейсона… и заполучить мою кровь.

Но, будь она подземцем, я бы увидела проблески ее подлинного обличья сквозь чары, как это было с Морфеем.

Как же всё непонятно. Но в одном я уверена: в игре есть еще один участник. В мире людей болтается кто-то, кому здесь делать нечего. И я не могу отправиться в Страну Чудес и принять бой, в то время как мои родные и друзья останутся без защиты, рядом с загадочным подземцем на вольном выгуле. При мысли о том, что они, возможно, уже познакомились, я покрываюсь мурашками.

Если я пройду через зеркало и окажусь у железного моста, то, вероятно, смогу расшифровать мозаики, которые спрятала мама, и выяснить, кто мне противостоит. Я сжимаю висящий на шее ключ, размышляя, не позвать ли Морфея.

Он не придет. Я ранила его гордость. Он сказал, что теперь мне придется найти его. Он будет прятаться среди забытых воспоминаний, что бы это ни значило.

Еще одна загадка, которую предстоит решать самой.

Как ни странно, именно эта мысль меня убаюкивает. Как будто я с рождения готовилась к тому, чтобы самой во всем разобраться. Если подумать – наверно, так оно и есть.

– Бабочка?

Я испуганно просыпаюсь, услышав в темноте папин голос. Из-за приоткрытой двери пробивается луч света: папа заглядывает в комнату.

Мне не сразу удается побороть дрему, вспомнить, где я… и что собиралась сделать в папино отсутствие.

Заслышав низкое похрапывание Кроллика в шкафу, я вскакиваю, словно подброшенная пружиной, вскрикиваю, чтобы разбудить моего спрятанного гостя, и сажусь.

– Ого. Извини, что напугал, – говорит папа, заходит и прикрывает дверь, чтобы свет не резал глаза.

Он садится на край кровати и гладит меня по голове, как в детстве. Кроллик затихает, и я удовлетворенно вздыхаю.

– Почему ты легла одетая? – интересуется папа.

Я тру лицо и зеваю.

– Одетая?

– Ты что, так и уснула вчера? Мама сказала, что тебе нездоровится, поэтому я не стал мешать. Но я помню, что у тебя сегодня последний экзамен. Вот я и решил проверить, в каком ты виде и готова ли идти в школу.

– В школу? – повторяю я, как попугай.

И смотрю на светящийся циферблат. 6.20. Только теперь я замечаю, что выставила будильник на 6.45 утра, а не вечера.

Мой пустой желудок переворачивается. Я проспала двенадцать часов. Морфей сдержал слово и не стал появляться в моих снах, поэтому я спала крепко. Слишком крепко. Я не успею до начала занятий отправить Кроллика обратно или поискать мозаики.

Отдохнувший мозг резво принимается соображать, и я придумываю новый план. Можно выйти пораньше и воспользоваться большим зеркалом в раздевалке. Придется сунуть Кроллика в рюкзак и взять с собой в школу. При мысли о том, чтобы еще сильнее вмешать Страну Чудес в мою реальную жизнь, мне делается очень тревожно, тем более что из-за Морфея придется вдобавок разбираться с Таэлор и остальными.

Но это неважно. Нельзя медлить.

Папа протягивает руку, чтобы включить свет.

– Что там хрустит под ногами…

Он поворачивает выключатель, прежде чем я успеваю его остановить, и видит рассыпанное по полу стекло. У папы отвисает челюсть.

– Что тут было?..

Попалась.

Я едва сдерживаю стон.

– Мама тебе расскажет.

Ужас, как быстро я ее предала, хотя в глубине души я чувствую себя отомщенной. Пусть объясняется за разбитое зеркало. Пусть теперь маму, а не меня, расспрашивают с пристрастием. Она, как оказалось, умело врала много лет.

Папа присаживается на корточки рядом с кроватью, стараясь не напороться коленом на стекло. Он еще не в рабочей одежде – видимо, готовил завтрак. Мама, наверно, спит.

Он трогает осколок, покрытый засохшей кровью.

– Элли, ты поранилась?

– Нет. Мама…

И я замолкаю. Папа смотрит на мои ладони. Ну конечно. Он вспомнил тот случай, когда она меня ранила.

– Папа, всё хорошо, – говорю я, сбрасываю одеяло и встаю.

Он ошалело глядит на мои сапоги.

Я наклоняюсь и подтягиваю шнурки, как будто проснуться обутой – это норма.

– Мама случайно толкнула зеркало, когда убиралась. Оно стукнулось о комод и разбилось. Она немного порезалась. Совсем чуть-чуть. Поверхностно. Сейчас уже всё нормально.

Тревога не сходит с папиного лица, пока он подбирает осколки один за другим, стараясь не пораниться.

– А я не заметил у нее никаких порезов. Почему она мне не сказала?

– Наверное, подумала, что я уже прибралась.

Я наклоняюсь, чтобы помочь ему, но папа предостерегающим жестом вскидывает руку:

– Лучше я сам, Элли.

Он всегда это делает – заботится о нас. А мы только храним секреты…

Бросив последний осколок в мусорное ведро и поставив пустую раму прямо, папа поворачивается ко мне.

– Прости, детка. Просто… я испугался, что это снова началось. Она постоянно била зеркала. Нарочно. И никого не подпускала к тебе, с самого твоего рождения.

Встает солнце, и оранжево-розоватый свет смягчает черты папиного лица. Он кажется таким же молодым, как мама. Папа никогда не рассказывал подробно, как это было, когда Элисон «начала сходить с ума». Страшно подумать, что он пережил.

– Папа… – Я касаюсь его руки, глажу изношенный свитер.

Он накрывает мою ладонь своей.

– Я не вынесу, если это случится опять. Я больше не могу без нее.

Кивнув, я осмеливаюсь задать вопрос:

– А мама когда-нибудь объясняла свое отвращение к зеркалам? Ты хоть раз спрашивал?

Папа садится на край кровати. Снова бросив удивленный взгляд на мои сапоги, он жмет плечами.

– Она что-то такое говорила. Нельзя сказать, что ее слова звучали здраво.

Разумеется, слова Элисон показались бы бредом любому, кто не знал правды. Но почему она не попыталась всё объяснить папе, когда я была маленькой, показать ему свою силу? За столько лет мама могла бы и сообразить, как это сделать.