Он опять включил запись, усмехнулся, когда услышал, как Георг перечисляет вероятных наследников: "…редкостный болван".

— Да конечно, "болван". Этот "болван" учился лучше меня, дела графства всегда вел идеально, и ни разу не попадался на скандальных высказываниях или поступках, хотя покуролесить в юности любил. Этот "болван" был бы гораздо лучшим королем, чем Георг, у него, по крайней мере, хватило ума столько лет прикидываться, что шарахается от короны как от огня, потому что при дворе тоска и скука. Если бы он этого не делал, Георг уже устроил бы ему "несчастный случай", ему такие конкуренты не нужны.

— А как же экспертиза?

— Результаты экспертизы зависят от того, кто ее проводит, — цинично прищурился министр, — в случае заказанных короной "несчастных случаев", экспертиза показывает то, что надо. Но представители короны в таких вопросах очень осмотрительны — при дворе не бывает случайных людей, за всех есть, кому мстить.

Он отпил еще вина и тронул камень, Георг продолжил рассказывать, на словах "она умерла, рожая меня", Вера спросила:

— А от чего она умерла, если здоровье было крепкое?

— От желания родить мальчика, — поморщился министр, останавливая запись. Помолчал и продолжил: — В прошлом веке один цыньянский алхимик изобрел зелье, помогающее родить мальчика со стопроцентной вероятностью, даже с "дланью Церати", даже если жрецы говорят, что будет девочка. Зелье не магическое, как оно работает, никто не знает, но оно работает. Когда этот алхимик только начал им торговать, он заработал большие деньги, но через время проявился побочный эффект — это зелье иногда вызывало отравление организма матери. Мастер был не богат и не знатен, испытывал зелье на простолюдинах, они не могли позволить себе полноценное лечение и не связывали внезапные недомогания с его зельем. Но потом слух разошелся и к мастеру стали обращаться аристократы, а они, столкнувшись с побочными эффектами, сразу выяснили причину. Мастер ударился в бега и стал торговать своим зельем негласно, предупреждая о возможных проблемах, желающие все равно находились — среди цыньянцев желание иметь наследника превалирует над опасностью потерять жену, умирать при родах там почти традиция, но если уж умирать, то хотя бы ради сына.

— Никому не нужны девочки, — мрачно усмехнулась Вера.

— Нужны, — качнул головой министр, — это у простолюдинов мальчик — работник, а девочка — статья расходов, там говорят "лучше родить собаку, чем дочь", но это философия низших каст. А начиная с ремесленников и выше до аристократов, мальчик — наследник, их много не нужно, один, максимум два, если больше — это уже просто член семьи без наследства, вечно обиженный и строящий козни старшим. А девочка — это способ подняться по социальной лестнице, их должно быть как можно больше, потому что мальчик наследует положение отца, у него нет возможности подняться выше, разве что во время войны, но там вероятнее умереть, чем заслужить повышение. А девочка, даже если она дочь ремесленника, но при этом красива и образованна, может выйти замуж хоть за императора, и ее дети уже будут детьми императора, а ее семья — семьей императрицы, это связи, это очень ценно. Но зелья для рождения девочек нет, а "длань Церати" в империи не применяют из-за риска передать ее дочери, там хоть один сын, но обязательно нужен. — Он замолчал, покачал вино в бокале и продолжил: — Старая королева унаследовала ненасытное тщеславие матери и отца, ей не хотелось, чтобы наследником ее мужа стал не ее сын, и она приказала раздобыть зелье. Это сложно, мастер умер, секрет унес с собой в могилу, образцы сохранились только в лабораториях и личных коллекциях богатых людей, интересующихся алхимией. Но для королевы зелье нашли и она его приняла. И у нее началось отравление, она не доносила Георга почти месяц, он родился очень слабым. Никаких выкидышей у нее никогда не было, и дневника она не вела, он это сам придумал, я не удивлюсь, если он сам же от ее имени себе письма писал. Он живет в своем особом мире, где все происходит так, как ему хочется, а ему хочется, чтобы он был такой мудрый, грустный великомученик, а все вокруг его жалели и беспрекословно слушались, а он сидел в тронном зале весь такой задумчивый и одинокий, пил вино и жалел себя. Вот только никто почему-то не спешит слушаться дурака и тряпку, и пока он себя жалеет, его страну на куски растаскивают.

Он резковато отставил бокал, потер лицо и медленно глубоко вдохнул, еще медленнее выдохнул и нажал на камень.

Георг рассказывал, как трудно соперничать со старшим братом, министр слушал это с самодовольной, слегка презрительной улыбкой, остановил после слов: "играючи получил диплом Королевской Академии", качнул головой:

— Вранье, я бросил Академию, я вам рассказывал об этом. Я закончил ее гораздо позже, после усиленного курса карнского языка, а то в первый раз за меня все гуманитарные предметы Ричи писал, это не учеба была.

Опять включил, взял бокал, с улыбкой послушал о своих успехах в фехтовании, посмотрел на Веру, как будто убеждаясь, что она услышала. Георг стал рассказывать о рассекании каменного блока ладонью, министр тихо рассмеялся, развел руками, шепнул:

— Ну было, да. После того раза, кстати, больше не получалось, для этого нужно особое состояние души, оно в храме приходит, но за пределами храма быстро проходит.

Георг на записи закончил жаловаться и спросил: "Как он с тобой обращается?"

Министр перестал улыбаться, но на Веру не посмотрел, смотрел в огонь, она тоже делала вид, что смотрит. А сама следила боковым зрением за руками министра Шена, мнущими бокал, медленно, ссилой…

"…способность сопереживать. Шен ее лишен начисто."

Он нахмурился, посмотрел на часы, бросил короткий взгляд в сторону Веры, но сразу же вернулся к изучению камина. Георг стал рассказывать о своих попытках сблизиться с братом, потом заявил: "Ты четырнадцатая" и министр остановил запись.

— Ровно вдвое соврал, седьмая.

Опять включил, остановил на словах "…из вот этого вот окна", спросил:

— На какое он указал?

Вера кивнула на то, что у двери в библиотеку, министр отставил бокал, встал и взял Веру за рукав, потащил к окну, отдернул штору и изобразил приглашающий жест:

— Откройте.

Она с сомнением осмотрела раму, пытаясь найти задвижку, и поняла, что ее нет. Наверху была фрамуга, но так высоко, что без стремянки не дотянуться.

— Не открывается? — иронично поинтересовался министр, развел руками и пошел обратно к креслу, устроился с гордым видом кота на собачьей лежанке, взял бокал, посмотрел на Веру, опять развел руками, как будто не мог понять и бесился от этого непонимания: — Он постоянно врет, даже в мелочах, которые ничего не значат. Это бессмысленно, его постоянно ловят на этих мелких проколах, но он продолжает это делать, как будто ему все равно. Позор рода Георгов.

Он залпом опрокинул бокал, поставил, Вера подошла и села, налила ему еще.

— У вас было до меня шесть Призванных?