Особенно, если пытаешься обуздать ведьму уровня Хиат. И у тебя это все-таки получается.

— Я сама попросила его, — ответила я и тотчас же осеклась. Эвга? Эвга Виланд?

Так вот почему она кажется мне знакомой! Я вижу в ее лице черты Арна и Киры. Мать Арна, та самая ведьма… я с трудом смогла сохранить невозмутимый вид.

Женщина прикрыла глаза, улыбнулась и кивнула, словно прочитала мои мысли.

— Вы могли умереть, доктор Рихтер, — сказала она. — Вас спасло чудо.

— Я могла потерять разум, — медленно проговорила я. — Это пугает меня намного сильнее смерти.

Эвга улыбнулась. Вынула из кармана маленькое стекло на металлической ручке, похожее на увеличительное, посмотрела на меня сквозь него и одобрительно кивнула.

— Конечно, — сказала она. — Вы по долгу профессии понимаете, чем это чревато. И я очень вам благодарна за то, что вы пытались помочь Кире. Это было именно то, что нужно.

Я не увидела, но почувствовала, как напрягся Ульрих. Обернулась к нему — он стоял у стены, сохранял спокойный и независимый вид, словно ничего не случилось.

Я вспомнила свое желание укусить его за щеку и поежилась. Насколько же близко Готтлиб подвел меня к тому краю, за которым уже не было ничего — ни возврата, ни надежды.

Эвга была права — мое возвращение действительно оказалось чудом.

— Я сказала Арну, что вы оставили их потому, что спасали, — сказала я, пристально глядя в лицо Эвге. Что чувствовала эта женщина, когда была вынуждена практически сбежать из дома и устоявшейся жизни? Каково ей было вспоминать о покинутых сыне и дочери?

И каково ей было видеть, как ее ребенок постепенно превращается в Выродка Арна, гонителя и чудовище? А ведь Готтлиб наверняка держал Эвгу в курсе биографии детей. И она знала и об отношении Арна к ведьмам, и о Большой охоте…

Лицо Эвги дрогнуло, словно я зацепила что-то очень важное в самой глубине ее души. Она убрала руки с клавиатуры и какое-то время сидела молча, будто пыталась понять, стоит ли мне доверять.

— Откуда вы знаете, доктор Рихтер? — спросила она. Я пожала плечами. Ульрих отступил от стены и осторожно отсоединил капельницу.

Он косился на меня с опаской, и мне это понравилось. Хотя с таким количеством печатей я все равно ничего не смогла бы сделать.

— Я ведьма, — ответила я. — А ни одна ведьма не бросит своих детей просто ради гулек. Дети для нас в каком-то смысле сверхценность, вопрос выживания. А вы — бросили. Значит, вас заставило это сделать нечто очень важное.

Эвга бросила взгляд в сторону Ульриха. Усмехнулась.

— Дедрик сказал, что если я не присоединюсь к «Имаго», то он убьет Арна и Киру, — с горечью призналась она. — Я была куколкой… вы знаете, что это такое?

Я кивнула.

— Куколка была сверхценностью для проекта, — продолжала Эвга. — И я решила не проверять, насколько Дедрик серьезен.

— Более чем, — заметила я. — Я убедилась, что он слов на ветер не бросает. Вы уже видели Арна?

На какое-то мгновение лицо Эвги сделалось темным и безжизненным, и я поняла, что она боится. Ей было страшно встретиться с тем мальчиком, которого она оставила вечером в детской, страшно увидеть, каким он стал — и понимать, что во всем этом есть ее вина.

— Вы ни в чем не виноваты, Эвга, — искренне сказала я. — Вас вынудили так поступить и не оставили выбора.

Эвга понимающе кивнула и дотронулась до лица, словно пыталась закрыться от меня.

— Вы говорили с ним об этом, — произнесла она с полуутвердительной интонацией. Я кивнула.

— Он понял, почему так получилось, — ответила я. До прощения дело еще не дошло — прощение вообще сложная вещь, и оно не всегда случается прямо сразу. Но понимание — это огромный шаг к нему.

Кто-то открыл дверь в кабинет. Я обернулась: Арн вошел сюда так, словно его тянули за невидимые нити, и с каждым шагом они рвались, оставляя его один на один с прошлым и настоящим.

Лицо Эвги смялось, превратившись в маску отчаяния, боли и любви. По щеке прокатилась слеза. Арн подошел к столу и медленно-медленно опустился на пол и взял мать за руку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мне хотелось закрыться от них — так же, как Эвга минуту назад пробовала заслониться от меня. Но я продолжала смотреть.

Эвга сползла со стула и почти упала рядом с сыном. Обняла его, слепо ткнулась губами в макушку.

— Мальчик мой, — услышала я и обернулась на Ульриха.

Тот понял меня без слов и бесшумно выкатил кресло в коридор.

До лифта мы добирались в молчании. Я с трудом сдерживала слезы. Когда лифт открыл двери на нужном этаже, то Ульрих сказал:

— А он даже не посмотрел в твою сторону.

Это прозвучало, как издевка. Дескать, посмотри своими глазами, что на самом деле важно для того, кого ты по глупости стала считать близким человеком. Сестра и мать — вот и весь его мир.

Ты можешь сражаться за свой разум и жизнь, всю твою суть могут и будут менять и рвать так, как сочтут нужным — Арну Виланду до этого нет дела. А вот доброму куратору Ульриху — есть.

Я не ожидала ничего другого. Все это было очень предсказуемо.

Возможно, Ульрих полагал, что я сейчас пролью слезу. Но я не собиралась играть на его поле.

— Он видел меня утром, — равнодушно заметила я. — А мать не видел двадцать лет. Считал ее мертвой. Ульрих, так и должно быть. В этом нет ничего необычного или неправильного.

Ульрих хмыкнул. Толкнул дверь моей комнаты, вкатил кресло и помог мне разместиться на кровати. Только сейчас я почувствовала, что сегодняшний день выпил из меня все силы. Хотелось просто лежать и не шевелиться. Растечься по кровати медузой и спать, спать… Ульрих заботливо укрыл меня одеялом и сказал:

— Честно говоря, не думал, что этот день кончится.

— Я тоже, — призналась я. Ульрих понимающе кивнул.

— Отдыхай, — сказал он. — Завтра все будет намного проще.

Честно говоря, я не могла с ним согласиться.

* * *

Я проснулась от того, что на мою кровать кто-то сел — осторожно, словно боялся спугнуть. Потом меня с той же осторожностью взяли за руку — я открыла глаза и увидела Арна.