Он ничем не напоминал того человека, который совсем недавно встретил меня в Тихих холмах. Мягкий, растерянный, позволивший себе быть слабым, сейчас бывший Выродок стал тем, кем был бы без той жизни, которую посвятил войне и ненависти.

Теперь Арн стал настоящим, хорошим, порядочным человеком. Живым, а не статуей, заледеневшей в своей ненависти.

И таким он мне нравился намного больше.

— Как ты? — негромко спросил он. Я улыбнулась, прислушалась к тому, что творилось у меня в душе и теле, и удивленно обнаружила, что чувствую себя вполне неплохо. Слегка ныло в животе, вот и все. Пройдет с первой же чашкой кофе.

Печати Ульриха едва заметно покалывали ладони и руки у локтей — сдерживали бродившую во мне силу. Я невольно ощутила благодарность. Могла бы сейчас бегать по лесам и выть, распугивая волков…

— Хорошо, — так же негромко ответила я. — А ты?

Арн улыбнулся — все, кто его знал, никогда бы не поверили, что он способен улыбаться вот так, горько, светло и искренне. Это была одновременно его и не его улыбка.

— Я не знаю, — признался он. — Моя мать жива. Не могу в это поверить.

Да, Эвга Виланд была жива. Должно быть, они говорили всю ночь, и теперь Арн не знал, как будет жить дальше с тем, что долгие годы ненавидел свою мать и посвятил себя истреблению ведьм — мать, которая все это время спасала жизнь ему и сестре.

Это был тяжкий груз, который ему предстоит нести дальше.

— Вы поговорили, — сказала я с полуутвердительной интонацией. Попробовала сесть, и по телу прокатилась волна слабости, напоминая, что мне пока лучше не геройствовать.

Готтлиб превратил меня в самую сильную ведьму в мире. Возможно, что и в истории. И слава богу, что Ульрих смог запечатать эту силу и не дать ей лишить меня разума.

— Да, — кивнул Арн. — До утра. Ты знаешь… я теперь понятия не имею, что делать дальше со своей жизнью.

Я понимающе кивнула.

— Вас обоих использовали, Арн, — уверенно сказала я. Сочувствие и понимание во мне были густыми, как восточное вино. — И тебя, и твою маму изувечили и сломали. И все, что вы сейчас можете друг для друга сделать — это отомстить тому, кто с вами так поступил.

Арн ухмыльнулся и на мгновение превратился в того самого инквизитора, которого я встретила несколько дней назад. То, что он так старательно растил в себе все эти годы, не уйдет из него просто так, за несколько часов. Ему предстоит жить с этим до конца. Запирать двери для прошлого и холодными декабрьскими ночами слушать, как оно стучит, пытаясь выбраться.

Я знала, что он справится. Он умел не только ненавидеть.

— Иногда я думаю, — негромко признался Арн, — что Готтлиб — это тот самый злой гений, которого надо будет уничтожить, и все закончится. Отрубить дракону голову.

Закончится? Как бы не так! Готтлиб — главная фигура в «Имаго», но фигура заменяемая. Он не просто безумный ученый, который сшивает монстра из человеческих останков в полуразвалившейся башне. Убрать Готтлиба — придут его спонсоры, крайне заинтересованные в дальнейшем развитии проекта и поставят на место покойного доктора Дедрика кого-нибудь другого. Машина «Имаго», вся эта человеческая мясорубка, будет работать и дальше. Сначала, конечно, медленнее, чем сейчас, а потом…

— Но я понимаю, что это ничего не изменит, — вздохнул Арн. — Вместо одной срубленной головы вырастет другая, вот и все.

Я невольно вздохнула с облегчением. Здравый смысл его не покинул, и это было очень хорошо. Инквизитор Арн Виланд всегда все продумывал до мелочей, и это давало нам надежду.

— Это, конечно, прозвучит невероятно, — сказала я. — Но нужно уничтожить то, что дает им всем работу. Основу проекта «Имаго».

Арн посмотрел на меня так, словно я сказала невероятную глупость, но затем его взгляд изменился. В нем появилось уважение и понимание — я высказала то, о чем он думал этой ночью, когда говорил с матерью.

— То, о чем говорил Готтлиб, — добавила я. — Помнишь? Мир без ведьм и инквизиторов. Мир, в котором все — зауряды. И никакого метарола и кефамина.

Арн прикрыл глаза. Кивнул.

— Направленная пси-волна, — произнес он. — То, чем Хаммон вырубил всех нас в Тихих холмах, перед тем, как забрать Киру.

Что еще мне нравилось в Арне, так это то, что он всегда размышлял в нужном направлении, независимо от того, что при этом чувствовал, и насколько гадко у него было на душе.

— Помню, — кивнула я. — Хотите соединить ее с аппаратами Готтлиба? И ударить по миру?

Арн усмехнулся.

— У нас, во-первых, нет такой установки, и я не знаю, где ее взять. У Хаммона был портативный вариант, и он вряд ли им поделится. А нам нужна боевая машина, — сказал он. — И не существует таких, которые накрыли бы всю планету. Иначе здесь ходили бы люди не в белых халатах, а в форме.

Интересно, каким станет его лицо, когда я скажу, что как минимум знаю, где можно раздобыть такую установку? И при грамотном подходе ведьма моего уровня действительно сможет… Нет, дальше думать было слишком жутко.

Я перестала бы быть ведьмой. Просто женщина, психотерапевт, без особенностей и грехов, которая может спокойно жить в мире без зла и унижений. Сколько людей избавились бы от страхов и ненависти? Сколько людей нашли бы счастье? Мир, в котором можно не бояться того, что на тебя в любой момент начнут охоту, счастливый, идеальный мир…

— Ты удивишься, — задумчиво сказала я. — Но у нас будет такая установка.

Выражение изумления на лице Арна было почти комичным. Он нахмурился, удивленно посмотрел на меня: шучу? Издеваюсь над ним?

«Безнадежно, — сказал внутренний голос. — Генерал Хайнс никогда не пойдет с вами в одном строю. Его вполне устраивает наличие того врага, с которым можно сражаться до конца времен».

Впрочем, зачем мне сам генерал, когда нужна лишь установка для генерации пси-волны? Я понимала принцип ее работы и знала, как именно ее усилить.

У нас могло получиться.

— Инга, ты не перестаешь меня удивлять, — признался Арн. — У тебя есть друзья среди военных?

— Не друзья, — неохотно призналась я, понимая, что все-таки придется рассказывать правду. — Бывшие коллеги, которые готовы прийти на помощь.

Волков было десять. Стоя у края просторного вольера, я смотрела, как они со знанием дела расправляются со свиной тушей. Хищники — пусть я прекрасно понимала, что эти белые сильные существа не вырвутся из вольера, но все равно смотреть на них было жутко.

Кругом был лес — давящий и мрачный даже сейчас, в довольно светлый и теплый день. Готтлиб разрешил нам прогуляться к вольеру — он говорил о волках со сдержанной гордостью и любовью, но мне почему-то казалось, что ему просто нравится держать животных в неволе и владеть ими.

В любой момент он мог сделать с ними все, что ему захочется.