далеко за пределами прибрежных вод, так и называют – «океанский флот». Утром, когда мне предстоит многочасовой трансатлантический перелет, я частенько говорю себе: «Сегодня океанский день».

Когда аэропорт расположен в портовом городе и самолет взлетает в сторону моря, он оказывается во владениях воды и воздуха одновременно. Если и садиться предстоит в каком-нибудь прибрежном населенном пункте, то возвращаешься на землю сразу из двух царств – водного и воздушного. Когда при заходе на посадку самолет приходится вести над водой, ощущения очень похожи на те, что бывают, когда садишься в тумане. Приближаясь к аэропорту над землей, видишь, как меняется пейзаж внизу: вот под тобой уже не сплошные поля – их расчертили дороги, а вот появились фабрики. Когда снижаешься над морем, внизу одна и та же вода – она лишь постепенно и неуклонно становится все ближе и ближе. За двадцать минут, что длится снижение, водная плоскость распадается на множество трехмерных волн, прекрасное синее далёко придвигается вплотную и являет свой бурливый лик.

Моя крестница как-то сказала мне, что хотела бы получить в подарок глобус, чтобы твердо помнить, что есть только один океан. Я частенько вспоминаю эти ее слова, когда мой маршрут проходит над несколькими океанами. Когда летишь из Лондона в Лос-Анджелес, захватываешь немного Атлантики, но о ней почти не думаешь – мысли заняты пунктом назначения, что лежит на границе другого, большего океана. Изредка перед посадкой мы даже выполняем разворот над Тихим океаном, но пролетаем над ним всего несколько миль – в сравнении с уже проделанным нами путем это меньше чем ничто. Но именно благодаря этому океану стоит здесь Лос-Анджелес, ради которого мы добирались сюда из Лондона. Уже после приземления, гуляя по пляжу, я неизменно ловлю себя на том, что и взгляд мой, и мысли мои устремлены на запад, как все ветры в этом городе, как и вся история Америки. И весь тот путь, который мы проделали в западном направлении, привел нас только к самому краешку запада.

Встав на закате дня у кромки моря, можно увидеть цепочку огней, бегущую по волнам от солнца прямо к тебе. Такие же цепочки можно заметить, глядя из кабины или салона самолета. Они двигаются вместе с тобой и словно соединяют тебя с далеким горизонтом. Эти огоньки принято называть солнечными бликами, но мне они кажутся скорее солнечной дорожкой – или даже дорогой. Или солнечным следом.

В полете можно наблюдать и лунные дорожки. Самые красивые они не в открытом океане, а в озерных краях вроде Северной Канады. Пока летишь над землей, лунная дорожка не видна, но стоит озеру появиться на твоем пути, как луна расцвечивает его воды бледно-желтыми огоньками – от берега до берега. Вскоре и озеро, и лунная иллюминация исчезают во тьме, уступив место новому водоему и новой сияющей дорожке, и так ты летишь от озера к озеру, следишь за ними взглядом, как музыкант следит за нотами на партитуре.

В прежние времена, достигнув края континента, путешественники всегда останавливались – для отдыха или чтобы сменить средство передвижения. В эпоху дальних перелетов край земли может проплыть под вами совсем незаметно. Граница воды и суши, разделяющая языки, страны и расы, покоряется самолетам без боя.

Иногда на подлете к Ньюфаундленду или Ирландии я сообщаю пассажирам, что «вижу землю». Правда, эта фраза – как замирало от нее сердце у наших предков-мореплавателей, которые, проведя немало дней в открытом океане и высмотрев наконец сушу в подзорную трубу, подбирались к берегу на шлюпках, боролись с волнами, карабкались по скользким камням! – в воздухе звучит совсем не так торжественно. Самолет минует грозные прибрежные скалы, будто их вовсе не существует, будто это границы давно исчезнувших империй или поросшие лесом развалины старых крепостей.

Начало лета. Мне лет двадцать с хвостиком, и я еще не стал пилотом. Уже пару лет я работаю бизнес-консультантом. Старшеклассником я однажды провел летние каникулы в Канадзаве, чудесном японском городе, известном благодаря своему замку и раскинувшемуся вокруг саду. Я жил в японской семье и изучал японский в местном университете. Если бы меня спросили тогда, хотел бы я жить где-нибудь за границей, я бы ответил: «Да. В Японии». (В будущем, когда у меня появится возможность перейти с ближнемагистральных рейсов на дальнемагистральные, решиться поможет именно надежда на рейсы в Японию.)

Мой начальник знает, что со Страной восходящего солнца я знаком не понаслышке, поэтому проект в Японии поручен мне, и сегодня я лечу в Осаку. Чтобы добраться туда из Бостона, сначала надо лететь в Даллас. С точки зрения авиакомпаний такой крюк вполне оправдан, но я все равно не устаю удивляться тому, как трансформируется понятие пространства в современной авиации – кто бы мог подумать, что из Новой Англии в Японию надо лететь через север Техаса! Я смотрю в иллюминатор и вижу, как мы начинаем снижение над штатом, по площади превосходящим Францию. Я различаю паруса лодок на залитых солнцем водах далласских озер. Вглядываюсь в мое первое техасское утро.

Несколько часов я провожу за ноутбуком в одном из кафе громадного аэропорта – и вот, стесняясь собственного волнения, впервые захожу в салон большого трехмоторного «МД-11». В полете я снова работаю, ем ланч, болтаю с пожилым соседом. Он рассказывает, что с японцами начал работать еще в 60-х, и сейчас подумывает о выходе на пенсию. Спрашиваю бортпроводника, где в Осаке лучше всего сходить пообедать. Один из пилотов выходит в салон, чтобы поприветствовать пассажиров, и я завожу с ним разговор о новом осакском аэропорте, признаюсь, что мне очень нравятся его позывные – «КИКС», совсем как «кроссовки» на американском сленге. Пилот смеется. «Этот аэропорт построили на искусственном острове посреди залива», – рассказывает он. Оказывается, пилот раньше служил в морской авиации и приземляться в новом аэропорту для него – как садиться на невиданных размеров авианосец. Спустя минуту мы оба возвращаемся к своей работе. Он – в кабину, я – за ноутбук. У меня в голове мелькает мысль: «Какая у нас с ним разная жизнь!»

Перед тем как снова уткнуться в экран компьютера, я бросаю взгляд в иллюминатор. Мы пролетаем над гористым, заросшим лесом побережьем. Оно кажется почти необитаемым. Североамериканский континент обрывается, сменяясь затейливой линией прибоя, неровной, как оборванный край плотной дорогой бумаги. Позже пилоты объяснят мне, что это Калифорния. Биг-Сур. Мы летим сегодня слегка южнее. Пересекаем Тихий океан.

Нам на удивление редко случается проходить весь маршрут над океаном – когда на взлете