Я сразу догадалась: он ничего не знает о мимолетной интрижке с Хильберто, в его взгляде нет ни малейшего упрека – только восхищение и абсолютное обожание. Пабло тоже сразу понял: я уже не такая, как прежде, но не удержался от искушения осыпать меня банальными комплиментами, до которых раньше со мной никогда не опускался – дескать, он не видел никого прекрасней меня, и даже представить не мог, что в длинном костюме, с собранными волосами, я могу блистать, как богиня, спустившаяся с Олимпа, и т. д., и т. п. С глубоким вздохом я отвечаю, что всю жизнь старалась так выглядеть и говорить еще лучше. Он признается, что, просматривая журналы, спрашивал себя: почему ни на одной из пятидесяти обложек я не сияю, как в жизни. Я сообщаю ему, что у колумбийских журналов нет финансов, чтобы заплатить Эрнану Диасу, гению фотографии с совершенным вкусом, поэтому журнал «Semana» ввел в моду ставить на обложки серийных убийц и превращать их в современные легенды.

Его лицо мрачнеет по мере того, как я без остановки продолжаю:

– Как там в Панаме с папой владельца журнала? Правда, что твой «профсоюз» отдаст самолеты и пути перевозки и станет вкладывать деньги в страну, если Белисарио Бетанкур отменит договор об экстрадиции? И как Альфонсо Лопес собирается контролировать инфляцию после того, как он впрыснет в экономику сумму, превышающую внешний долг страны?

– Кто рассказал тебе это? И кто в такое время названивает тебе каждые пятнадцать минут, Вирхиния?

Прошу подождать следующего звонка. Если повезет, прослушаем полную сагу о пытках. Своим самым убедительным тоном он отвечает, что мне не нужно беспокоиться: угрожать способна только кучка безобидных сторонников Галана. Я молчу, и Пабло быстро меняет тон и тему:

– Кому ты подарила вещи, которые привезла мне из Рима? Беатрис сказала, что ты ничего не передавала, и Клара тому свидетель.

Я изумлена и раздавлена.

– Этого мне только не хватало, Пабло! На этот раз мои тебе подарки стоили больше десяти тысяч долларов. Думаю, ты на самом деле знаешь, насколько я великодушна и честна, но если хочешь оспорить это, пожалуйста. Ну, что это за ужас, какое-то проклятие?! Подумать только, перед тем как поехать в Рим, я подарила каждой из этих ведьм тысячу долларов на покупки в «Сакс»! Они думали, что ты уехал навсегда… или что мы с тобой не будем разговаривать… Поскольку обе торговки, то украли твой чемодан, чтобы продать вещи и бронзу за какие-то гроши!

Пабло просит ради нашей безопасности ничего им не говорить. Никто не должен знать о его возвращении и о нашей встрече. Добавляя, что уже пора признать: у такой, как я, не может быть подруг. Такие, как Клара и Беатрис, способны на все за десять тысяч долларов. Внезапно Пабло открывает чемоданчик и рассыпает по квартире полтора десятка аудиокассет, сообщая, что это мои разговоры, записанные полицейским подразделением (F2), которое на него работает, но их нельзя послушать, потому что они исцарапаны. Видя, что я не удивлена, не обеспокоена, не верю ему и слишком устала, чтобы разозлиться как следует, он угрожающе интересуется:

– Кто муж той бандитки, что звонит в СМИ, утверждая, что моя жена тебя изувечила? Мы оба прекрасно знаем: звонили не сплетницы из «высшего общества» Боготы, а жена какого-то мафиози!

– Пабло, думаю, это «галанисты» (сторонники Галана)… Не принижай себя так. Моим любовником всегда был, есть и будет самый богатый мужчина в Колумбии, а не «какой-то мафиози»! Можешь попросить оригиналы у (F2), чтобы узнать, как его зовут. Рада, что ты хорошо доехал, – я уже пять часов выслушиваю изощренные оскорбления, замаскированные под лесть, и очень устала, доброй ночи.

Эскобар заявляет, что я больше никогда в жизни его не увижу. Молча я поднимаюсь в свою комнату, слыша, как за моей спиной спускается лифт. Чтобы не думать о событиях сегодняшней ночи, я ставлю кассету с любимыми песнями и бросаю в ванну всю соль, какую только нахожу. Закрыв глаза, думаю: удачно, что в последний раз он увидел меня в длинном платье, а не в пижаме, с поднятой прической, а не с бигудями в волосах. Интересно, зачем мне сдался какой-то бандит, такой же серийный убийца, как он? Уверяю себя: абсолютно незачем. Безусловно, только если бы я хотела, чтоб кто-то помог мне покончить жизнь самоубийством!.. Но почему тогда я так плачу, слушая песню Сары Вон[124] «Дым у тебя в глазах» («Smoke Gets in Your Eyes») и «Что-то» («Something») Ширли Бэсси?[125] Убеждаю себя: все из-за того, что я не могу никому доверять и приговорена к абсолютному одиночеству, к жизни в окружении гадюк – именно это из себя представляют толстые журналистки, жены, которые вечно на диете, отверженные мужчины и пара воровок, которых я считала своими лучшими подругами.

Что-то тяжелое падает в ванну – всплеск! Я в ужасе открываю глаза, там, в облаках пузырьков и пены – «Вихри Линда I», самая красивая лодочка в мире, с парусами в полоску и надписью белыми буквами.

– Это твоя первая яхта, и если не скажешь имя этого мафиози, я сейчас же заберу ее у тебя! Нет, лучше утоплю тебя в ванне, точно… Жалко, что стена не позволяет мне сесть напротив, чтобы схватить твои ноги и поднимать их одновременно… медленно… очень медленно… чтобы ты не могла ничего сделать. Нет, тогда бы намокла элегантная прическа, а мы все хотим, чтобы на посмертной фотографии в «El Espacio», рядом с другими трупами, истекающими кровью, ты выглядела божественно, под заголовком, который бы гласил… ну, допустим… «Прощание с богиней!» Такой тебе нравится? Лучше, чем «Умершая по вине мафиози!» – или нет? Что будем делать, чтобы ты призналась, кто этот подонок. Уже не терпится разрезать его на куски, послать кого-нибудь искромсать лицо его жене, чтобы запомнила, что с моей любимой и женой лучше не связываться!

– Браво, Пабло! Так ее, эту бандитку! Эту сторонницу Галана мы будем искать вместе по всей Колумбии, чтобы сделать из нее фарш, правильно! Найдем заодно и любовницу этого типа! – восклицаю я, подняв кулаки вверх, не сдерживая приступ смеха, пробуя достать свой парусник.

В ярости Пабло забирает его у меня одной рукой, а другой хватает магнитофон, становится на колени рядом с ванной и говорит, что это не шутка. Он вернулся, чтобы убить меня электрическим током, хотя будет сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. А я думаю: этот человек напротив, с руками палача, в ужасе от того, что потерял меня, от того, что я с другим. Это прослеживается в каждой его черточке, в каждом жесте и выглядит комично и жалко. Мне кажется, в его взгляде я могу разглядеть то самое отчаяние, которое только он (из сорока людей) прочитал в моих глазах в день с водоворотом. Вдруг, сколько бы я ни говорила, что прошлое и будущее – единственное, что есть на самом деле, я понимаю: он один наполняет настоящим мое существование. Он единственный, ради которого я живу, в ком смысл жизни, кто оправдывает прошлые страдания и все, что еще придется пережить. Я дотягиваюсь до него, тяну за рубашку, обвиваю руками за шею и говорю: