– Вы в своем уме?! – Ефросинья снова покраснела, алые пятна рассыпались по лицу и шее. – С кем вы тут решили пересекаться? Это неприемлемо, сразу вам говорю.

Аделия всплеснула руками, сумка снова сползла сплеча:

– Нет-нет, вы меня неправильно поняли! Я к остановке выйду и возьму, знаете, бывает нужно, что-то срочно подписать, что-то оформить… – вышло, что она такая шишка, что без нее никак. Ефросинья, в миру Елена, уж наверняка знала, как устроена работа в кадрах. Поэтому, подумав, девушка напомнила: – Текучка сейчас жуткая. Никто не хочет работать: придут, недельку поработают, увольняются, а тебе все по форме оформляй. И не дай бог что-то не сделать, или задержать, сразу в трудинспекцию бегут жаловаться. При чем, расчет задержит бухгалтерия, а с инспектором разбирайся ты. Где справедливость?

Она выразительно закатила глаза. Ефросинья заметно потеплела – слова, что никто не хочет работать, легли на благодатную почву. Аделия с облегчением выдохнула, добавила тихо:

– Да и успокоиться хочется после ссоры с женихом, на душе неспокойно…

– Хорошо, посмотрим. Места здесь в самом деле спокойные, душа радуется. – Настоятельница сняла со спинки стула платок, накинула на плечи. – Сейчас в трапезную иди, пообедай. Потом тебе домик твой покажут. Послушания для паломниц простые – на кухне прибраться, поварихе помочь, разнести дрова сестрам, чтобы не мерзли. О том передам тебе. Распорядок дня помощница тебе скажет. Следуй ему строго.

Аделия охотно кивала. Ефросинья замерла, смерила ее взглядом:

– Деньги-то как оплачивать будешь?

– Безналом можно?

Настоятельница кивнула, достала из тетради прямоугольную карточку размером с визитку, подтолкнула девушке:

– Вот реквизиты.

«Нда, божий человек, за чистоту душевную и благодать ратует, а денежки исправно получает по банковской карте», – подумала, уже набирая номер для перевода. Громов, конечно, это предусмотрел, перечислил на ее карту деньги, но вдруг мало, Аделия замешкалась. Взяла в руки карту.

– За три дня двенадцать тысяч получится, – подсказала Ефросинья.

Настоятельница пристально следила за тем, как девушка оплачивает проживание, жестом велела показать экран после оплаты и развернуть чек. Увидев подтверждение оплаты, кивнула:

– Пойдем, в трапезную тебя провожу. По дороге важное напомню на случай, если Ирина не предупредила. Сестер в соблазн не вводи, новостями мирскими и прочими женскими штучками не балуй. Выгоню, глазом не моргну. Деньги уплаченные, если что, не возвращаются. Сестрам – наказание будет, так что думай, прежде, чем что говорить. Держи себя в смирении и почтении к чужой воле.

Аделия замедлила шаг, посмотрела с удивлением:

– Наказание?

Настоятельница кивнула:

– Благость в строгости вырастает. Только грех – в дозволении… Но о том, потом поговорим, если захочешь.

– А какое наказание послушницам? – Аделия чувствовала, что выдает себя своим любопытством, но не могла остановиться.

Ефросинья покосилась на нее, отозвалась сухо:

– О том не твоя забота… – Будто спохватившись, добавила мягче: – Здесь у каждой своя беда. От того и назначаю послушание, чтобы прорабатывать эти бо́ли. За тем сюда и приходят, мне доверяясь. Страх высоты тоже не вылечишь, идя по бордюру, так ведь?

Девушка согласно кивнула.

– Ефросинья… Но ведь это очень тонко надо понимать психику человека… Чтобы не навредить, – сказала и закусила губу, отвела взгляд под острым взглядом настоятельницы.

Женщина остановилась посреди дорожки и молчала, разглядывая гостью. Потом засмеялась тихо:

– Да много ума-то не надо. Университетов кончать тоже не требуется: действуй от противного, и будет польза. Хочешь похудеть – не ешь сладкого. Хочешь пауков перестать бояться – иди в инсектариум…

– Следуя вашей логике, боишься огня – лезь в пламя?

Ефросинья продолжала снисходительно улыбаться. Они почти дошли до развилки, ведшей к трапезной, откуда уже стали выходить первые послушницы. Увидев настоятельницу, низко склонял головы, почтительно кланялись и расступались. Матушка вздохнула:

– Ну-ну, не утрируй. Но мысль ты уловила верно…

– А вот если муж бьет, то что – продолжать терпеть? – Аделия повернулась к ней, посмотрела в упор.

Ефросинья кивнула:

– Послушание… От того это и называется «послушание», что вопросов надо задавать меньше, а над собой работать больше…

Настоятельница плотнее запахнула платок на груди, направилась к калитке, ведшей к лесу. Девушка крикнула вслед:

– То есть если бьет, значит, это тоже послушание?

Матушка повернулась к девушке, спросила тихо:

– Почему спрашиваешь? Твоя боль? – Аделия не ответила. Ефросинья не отводила взгляд, она всегда смотрела в упор, в переносицу, буравя бесцветным взглядом. Не дождавшись ответа, проговорила: – Я скажу тебе так – нам ничего не отпускается просто так. Ничего не дается для удовольствия. Вся жизнь – от первого вздоха до последнего – испытание. И собственная глупость, и недальновидность, и леность душевная – все дано свыше. Проблема не в том, что бьет, а в том, почему.

– Сама виновата?

По губам Ефросиньи пробежала странная улыбка:

– Вернусь с заимки, приходи, поговорим об этом…

Развернувшись, она решительно направилась по дощатой тропе и скрылась за калиткой, а Аделия хвалила себя – только что она показала свою уязвимость, и Ефросинья проглотила наживку, как голодная рыба червячка. По собственному опыту Аделия знала, насколько тщеславна такая показная добродетель, как стремится к опеке и покровительству. Теперь главное – побольше узнать о поселке в ее отсутствие и не проболтаться в личной беседе, когда вернется.

«Карина. Уклад. Есть ли криминал», – напомнила себе задание Громова и Макса и отправилась в трапезную.

В жарко натопленной избе уже почти никого не осталось – пожилая послушница допивала молоко из глиняной кружки, пустым взглядом смотрела перед собой. На углу притулились две молоденькие девчонки, медленно доедали кашу, вздыхали и поглядывали в окно – очевидно оттягивали тяготы этого дня. Когда Аделия зашла, она услышала обрывок фразы, брошенной одной из девушек:

– Уехала? – выдохнула одна с облегчением.

– Вроде да, – отозвалась другая и с опаской глянула на вошедшую.

«О ком это они? О настоятельниц?» – подумала Аделия, решив, что будет наблюдать за каждым, за мелочами, не властными над нами, которые прорываются исподтишка, как не прячь их.

Веснушчатая девушка поманила ее к себе:

– Садись, поужинаешь.

Аделия с сомнением посмотрела на свою новую знакомую:

– Я думала, это шутка…