С этим теперь было все ясно. Далее следовало укрепить своимилюдьми весь штаб, всю канцелярию и всю группу охраны и связи. Свой человекдавно уже у него сидел «зампотылом» – не кто иной, как генерал-майор КонстантинВладимирович Шершавый. С последним главкому точно пришлось иметь нелегкоеобъяснение, в результате чего «дивный вестник» вошел в разряд вернейшихградовцев. Своих, а иной раз «своих» Никита определял на глазок, в полнойуверенности, что «глазок» его никогда не ошибется, он продвигал на постыкомкоров и комдивов, старался пронизать ими весь свой комсостав до полковогоуровня.

Собственно говоря, этим же занимались все большие «шишки»войны, главкомы армий и фронтов. Считалось вполне естественным, чтовоеначальник вырабатывает свой собственный костяк армии или фронта. Центр еслии не поощрял этого, то молчаливо не препятствовал. Неизвестно только, был ли иу других главкомов тот же прицел, что и у Никиты, – свести «стук» доминимума, вытравить из ближайшего окружения чекистскую коросту. Так или иначе,после первого полугода на посту главкома Особой ударной армии Никита добилсясвоего: вокруг него стояли верные или казавшиеся ему таковыми «крепкие мужики»и «не хамы». Подразумевалось, что и не стукачи, ну, а так как без стукачей вКрасной Армии невозможно, то делалось так, чтобы они, эти совсем уж необходимыестукачи, работали на своего дядю, а не на чужого.

Все эти градовские люди смотрели на своего молодого главкома– Никите еще не было и сорока двух лет – с восхищением, но без «мерлихлюндии»,были ему верны – или так ему опять же казалось, – решительны и нетрусливы. Все они знали, что Градов пойдет еще выше, что ему уже прочатРезервный фронт, а это означает, что и все они продвинутся вслед за ним, кновым кубикам, ромбам и шпалам, а может быть, и к неведомым звездам, ибо шлиуже разговоры о возможном возврате армии и флота к дореволюционным знакамразличия, то есть о превращении красного комсостава в миллион раз обосранное«золотопогонное офицерство». В редкие дни затишья командарм пускался в лыжныйзабег по проложенной загодя конвоем лыжне. Он отменял сопровождение и брал ссобой только любимую собаку, крутолобого тугодума лабрадора по имени Полк. Ни вкоем случае не Полкан, черт вас побери! Не смейте звать фронтовую собакупрезренной дворовой кличкой! Скользя со все нарастающей скоростью, со всебольшим размахом рук вдоль кромки леса, Никита старался не обращать внимания напостоянно маячивших в отдалении «волкодавов» своей охраны. Ему хотелось хоть вэти редкие минуты почувствовать одиночество. Штабные, может быть, предполагали,что, вот так отдаляясь, Градов продумывает дальнейшие удары по фон Боку иРундштедту, между тем всемогущий владыка трехсоттысячного воинства старалсяпрежде всего разогнать по жилам кровь, прочувствовать каждую свою мышцу,пальцы, шею, грудь, длинные мускулы спины и черепаший панцирь живота, мощныхльвят под кожей плеч, ритмично играющих дельфинов в скользящих и летящих ногах.Иными словами, во время этих одиноких тренировок он пытался хоть ненадолговыбраться из командармовской шкуры, отрешиться от военно-политического значениясвоей персоны, вернуться к своей сути или хотя бы к этому страннейшемукожно-мышечно-костяному контейнеру, в котором путешествует его суть.

Неясные эти и, казалось, столь необходимые для самоосознаниячувства постоянно отвлекались звуками близкой войны: то прогревающимися заберезовой рощицей танковыми моторами, то отголоском внезапно вспыхивающих напередовой артиллерийских дуэлей, то нарастающим, и отлетающим, и снованарастающим ревом сцепившихся в небе самолетов... Война – тысячикожно-мышечно-костяных контейнеров живой сути, каждый в путанице своихсобственных рефлексов, страхов и надежд, ежедневно встают и бегут навстречулетящим к ним миллионам отшлифованных кусочков металла, не вмещающих никакойсути, кроме взрывчатки. Каждую минуту происходят тысячи трагических – илиэлементарных? – стечений обстоятельств, соединения скоростей и остановок,движений влево или вправо, падений или подъемов, совпадений с неровностямиземли, соединение секунд, мгновений, и живое сталкивается с неживым, плотьналетает на сталь или догоняется сталью, разрывается ею, с ревом или молча исторгаетиз рваных дыр вслед за мгновенно исчезающим паром крови свою личную,неповторимую суть, которая тут же растворяется в черных клубах стоящего на весьохват неба пожарища. «Дальнейшее – молчание», если, конечно, не считать гниенияи мерзких запахов, которые вопиют. К кому, к чему? Странно, но я, столькомахавший саблей, стрелявший во все стороны из всех видов стрелкового оружия, я,косвенный, нет, прямой виновник гнусных расстрелов полосатогрудой братвы, я,едва не загнувшийся в плену красно-фашистской банды, я, отдавший всю жизньвойне, до сих пор, до вот этой, второй Отечественной, позорнойсталинско-гитлеровской, что-то не очень-то постигал подлинный смысл этогочеловеческого занятия. Может быть, виной тому бесчисленная теоретическаялитература, которой я так самозабвенно в тридцатые годы увлекался?Наукообразная игра в солдатики?.. Побывавшие недавно в расположении Особойударной армии связные офицеры союзников, узнав, что командующий свободно читаетпо-английски, оставили ему охапку журналов «Тайм» и «Лайф». С той поры Никитасохранил привычку с любопытством пролистывать глянцевитые страницы, полныеснимков со всех театров боевых действий Второй мировой войны. Там – запределами России – пока что преобладали водная и воздушная стихии. Американскаяморская пехота на огромных пространствах Тихого океана высаживалась на клочкисуши, имена которых звучали, как гимназические мечты двенадцатилетнего КиткиГрадова: Соломоны, Маршаллы, Новая Гвинея... «Летающие тигры», «томагавки»,«небесные ястребы», «кобры», бомбардировщики с раскрашенными под акульи пастикокпитами атаковали японские позиции на Филиппинах. Камикадзе целились вгигантские авианосцы. В Атлантике англичане отбивали свои конвои от немецкихподводных хищников. Много было снимков морских спасательных операций. Спасалисвоих, спасали и чужих. Экипаж только что потопленной подлодки среди пляшущихволн плыл в пробковых жилетах к английскому эсминцу. Лица немцев поражалиспокойствием, иные даже улыбались, видимо, были уверены, что англичане вытащат ихиз воды, а не пройдутся им по башкам пулеметной очередью. Увлекательная, почтимальчишеская, почти спортивная война! Какое отношение она имеет к нашейбесконечной грязи, гнили, гною, ошеломляющему по масштабам и непримиримостиуничтожению плоти? Сухопутная война в Африке тоже выглядела весьмаувлекательно. Там явно не было тесноты. На фоне огромных пустынных горизонтов –атаки редких танков и стрелков в блюдоподобных касках и шортах до колен.Артиллеристы обслуживали орудия голые по пояс, стало быть, одновременно можнобыло и воевать, и загорать. Патрули въезжали на открытых броневичках в древниеарабские города; за зубчатыми стенами угадывались дивные мордашки, до глазприкрытые чадрой.