Он произнес последние два слова с каким-то особым прищуром,с некоторым юморком, с одной стороны, как бы говорящим о грандиозномдостижении: вот, мол, какие у нас союзники, американские союзники, но, с другойстороны, как бы и позволявшим усомниться в истинности такого «союзничества»:между коммунистом, мол, и ражим капиталистом – какой союз?

– Так вот, – продолжал он, – предстоят большиепоставки боевого снаряжения. Нам необходимо тщательно продумать список нашихнасущных нужд. От этого будут зависеть заказы, которые Рузвельт сделаетамериканским заводам. Вот вы, товарищ Градов, как вы считаете, что прежде всегонеобходимо нашей армии с прицелом на предстоящие сражения?

Этот вопрос, вернее, его адрес всех удивил. Градов стоялдовольно далеко от Верховного главнокомандующего, и не через стол, то есть не всекторе прямого обзора, а на той же стороне, то есть для того, чтобы обратитьсяименно к нему, надо было иметь в виду, что справа от тебя находится средидругих, может быть, более важных лиц именно главком Особой ударной НикитаГрадов с бокалом «Ркацители» в правой руке и с вилкой в левой.

Все повернулись в сторону Градова, и тот без всякогозамешательства, словно было вполне естественно, что Сталин обратился именно кнему с первым вопросом о ленд-лизе, положил вилку на тарелку, поставил бокал настол и сказал:

– Я считаю, товарищ Сталин, что прежде всего нам необходимгрузовик. Большой мощный грузовик с надежной ходовой частью, способный пройтипо любым дорогам, перевезти войска и амуницию, буксировать артиллерию среднегокалибра и нести на себе гвардейские минометы. Честно говоря, без такогогрузовика я слабо себе представляю, как мы сможем перейти ко второй фазе войны,то есть к наступательной фазе, а она не за горами, товарищ Сталин. Нашапромышленность уверенно наращивает выпуск танков, но она не располагаетмощностями для массового производства такого быстроходного, мобильного и в тоже время мощного грузовика. Между тем американцы, как я понимаю, на своихзаводах Форда и «Дженерал моторс» смогут быстро развернуть эту насущно важнуюпродукцию.

В паузе, наступившей вслед за этим, лица медленноповорачивались к вождю. Сталин с минуту стоял в задумчивости, молча приминалбольшим пальцем табак в своей трубке, однако все уже понимали, что этоблагожелательная задумчивость, что ему явно понравилось высказываниегенерал-полковника, тем более что в нем прозвучала такая профессиональнаяуверенность в скором переходе ко второй фазе войны.

– Интересная мысль, – произнес Сталин. – Я хотелбы, товарищ Градов, чтобы вы подготовили детальную докладную записку дляочередного заседания Совета Обороны. А теперь, товарищи, позвольте мнепровозгласить тост за нашу героическую армию и ее военачальников!

– Ура! – грянули генералы.

Бокалы поднялись и прозвенели. Начался общий оживленный,приподнятый разговор. К Никите подошли Жуков, Мерецков и Конев. Заговорили огрузовиках. «Ты прав, конечно, Никита Борисович, без этого мы не вытянем. Намеще сапог бы заказать в Америке. В лаптях даже Вася Теркин до Берлина недочапает». Высший состав явно показывал новичку, вчерашнему «врагу народа», чтоон свой, что он один из них и никто его выскочкой не считает.

– Не я же это придумал, – очень в жилу тут вставилГрадов. – В чем был секрет Брусиловского прорыва? Он первый посадил пехотуна грузовики.

– Серьезно? – удивился, то есть наморщил свою обтянутуюголой кожей голову, Конев. – Значит, еще в шестнадцатом?

– Ну, механизацию пехоты во всех ведущих армиях мира началиеще в начале тридцатых, – сказал Мерецков. – И мы тоже.

– Правильно, – кивнул Никита. – Однако именнотогда стали говорить, что у нас нет надежной машины. Помните, Георгий Константинович,об этом еще...

Он осекся, едва не сказав «об этом еще Тухачевский говорил».Конев и Мерецков немедленно отвлеклись взглядами в сторону, Жуков же смотрелпрямо на него. Все трое, конечно, немедленно поняли, чье имя едва не сорвалосьс его уст. В лагерях шептались, что Тухачевскому на допросах чекисты выкололиглаза. Может быть, это была лагерная «параша», а может быть, и нет. А Жуков,кажется, свидетельствовал против Тухачевского. Так же, как и Блюхер, чье имятоже нельзя произносить. А что такое Тухачевский? Палач Тамбова и Кронштадта? Аты сам, кронштадтский лазутчик, каратель, убийца моряков, жрешь лососину влогове грязного зверя! Мы все запятнаны, все покрыты шелухой преступлений,красной проказой... Он заполнил паузу большим глотком «Ркацители», просушилгубы накрахмаленной салфеткой и закончил фразу:

– Ну, вы, конечно, помните, товарищи, как об этом говорили внаркомате и генштабе.

Жуков серьезно и мрачно кивнул. Он помнил. Разговор сноваоживился. Вторая фаза войны, ленд-лиз, коалиция трех колоссальных держав, всеэто прекрасно, ребята, – кто-то, кажется, Конев, так и сказал,«ребята», – однако немцы стоят все еще в трехстах километрах от Москвы, иеще неизвестно, что нам принесет летняя кампания. Скорее всего, они начнутнаступление южнее, а именно на хаpьковском напpавлении, а может быть, и ещеюжнее, на Ростов и далее на Кавказ... так что, пока коалиция заработает наполных оборотах, «Васе Теркину» придется одному отдуваться. Так что давайте,ребята, выпьем сейчас за него, за нашу главную надежу, русского солдата!

И Никита, снова, как и при вручении наград, охваченныйнаплывом какой-то героической симфонии, поднял бокал и стал чокаться со всемиокружающими, товарищами по оружию. Вся склизкая мерзость сдвинута швабрамиистории в прошлое, сегодня мы все едины, история предоставляет нам шансотмыться добела!

Разъезжались в ранних сумерках. Прожекторы уже начиналиобшаривать московский небосвод. Зенитчики вокруг соборов и палат Кремля стоялина боевых вахтах.

– Куда сейчас, Никита Борисыч? – спросил Васьков. Какпочти во всех вопросах хитрого мужичка, и в этом был подтекст. Ехать ли, мол,на улицу Горького, то есть домой, к деткам, а главное, к ВероникеАлександровне.

Конечно, хочется их всех увидеть, Борьку, Верульку... ОднакоВероника наверняка уже знает, что при мне теперь Тася, дальневосточнаямедсестричка, полевая походная женка, как она сама себя очаровательно называет,ППЖ – с большим комплектом постельного белья, с буфетом, с целой сворой ординарцевпод командой; молодка без комплексов, а с одним лишь, весьма благороднымжеланием услужить князю-командарму. Трудно себе представить, чтобы Вероника незнала об этом, уж кто-нибудь-то из генеральских жен-доброхоток непременнопосочувствовал. Нет, невозможно сейчас встречаться, отводить глаза,преодолевать фальшивую интонацию, слишком сильно все уже раскололось, несклеишь. Вот что оказалось главной жертвой тридцать седьмого года, нашалюбовь...

– Ты что, не знаешь куда, Васьков? На фронт! Завтра – бой,все будем на передовой!