Вот так, подумал Берия, конечно же, мне не избежать судьбыЕжова. Ведь все же было им подсказано, им самим, и «сеятели паники», иполяки... Всю жизнь я разгадываю желания Кобы, что это за судьба... и всю жизнья же – под угрозой разоблачения! Теперь с этими польскими антисоветчиками. Раноили поздно это дело выплывет на поверхность, тем более что и захороненияоказались на оккупированной территории, и тогда, на всякий случай, есть ужекозел отпущения, Берия.

Он нашел в себе силы больше не возражать «тирану» и тольколишь сделал знак своему помощнику. Стройный полковник немедленно взял кожануюпапку и понес ее вдоль стола к Сталину. Охрана вождя следила за его движениемхорошими бдительными взглядами. Сталин открыл папку, жестом отослал полковникана место, выпустил очередное облачко отработанной «Герцеговины». Оборванныемундштуки папирос валялись перед ним на столе. Что за странная привычка –ломать папиросы, чтобы набить трубку? Неужели не может себе заказать лучшего вмире табаку?

– Америка, – медлительно, с удовольствием произнесСталин, как будто ложку меда вытаскивал из банки. У Берии отлегло от сердца:значит, вовсе не собирается развивать тему «ошибочек», просто сорвал на немкакое-то свое мимолетное неудовольствие. Сталина на самом деле кольнулоострейшее неудовольствие, когда пошел разговор о планах высадки союзников.Почему не довели до его сведения? Значит, по-прежнему не доверяют? А может, ещесчитают ниже себя, прислужники капитализма? Впрочем, тут же подумал он, планынастолько секретны, что их нельзя передавать ни через курьеров, нирадиодепешей. Идею встречи «большой тройки» мы пока отклонили. Встречаться накаких-то сомнительных островах, в сомнительном Каире, лететь туда на «летающейлодке», страдать от страха и тошноты – увольте: руководитель Советского Союзапока считает это преждевременным. Черчилль собирается в Москву, это его дело.Должно быть, как раз с этими новостями и прилетит, и тут мы слегка его ошарашимнашей информацией. От этой мысли у Сталина тут же подскочило настроение, и онзабыл об «ошибочках» своего наркома. Америка, думал он с удовольствием,перелистывая оперативки. Такая страна, такая производительность! Почему мневыпала паршивая Россия для воплощения великих идей? В Америке мы давно бы ужепостроили образец коммунизма для всего мира... нэ повэзло. Как Пушкин однаждысказал: «Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом». Америка,вот это страна! Ресурсы, индустрия, массы, то есть производительность труда!

Так, пококетничав немного сам с собой, Сталин вдруг сильнымвзглядом прошил полковника Ламадзе.

– Ты откуда, джигит? – спросил он его по-грузински.

Это было так неожиданно, что Нугзар вскочил с грохотом стулаи каблуков и, только поняв, что вопрос неформальный, да и задан на неформальномязыке, так сказать, языке очага, вернулся в прежнюю позицию под улыбчивымивзглядами охраны.

– Мы из Сигнахи, товарищ Сталин. Ламадзе из Сигнахи, товарищСталин, – сказал он, как бы извиняясь за свою чрезмерную реакцию напростой вопрос старшего человека, да заодно и за городок Сигнахи, так красивовисящий над Алазанской долиной.

– Ламадзе... Ламадзе из Сигнахи, – попытался припомнитьСталин. – Послушай, вы не родственники ли тем боржомским Ламадзе, ккоторым имеют отношение кутаисские Мжаванадзе?

Нугзар просиял:

– Вы совершенно правы, товарищ Сталин! Моя боржомская тетяЛавиния была женой Багратиона Мжаванадзе, директора винодельческого совхоза вАхалцихе.

– Ага! – торжествующе воскликнул Сталин. – Сталобыть, и те Кикнадзе, батумские пароходчики, – ваши родственники?

– Разумеется! – радостно продолжал подыгрывать вождюНугзар. Он, конечно, уже понимал, что мнимое родство с какими-то капиталистамииз Батуми ему сейчас никак не повредит, а, наоборот, будет хуже, еслиоткажется. – Сигнахская ветвь Кикнадзе, товарищ Сталин, нам очень близка.Мы жили дом в дом с дядей Николой Кикнадзе, пока не переехали в Тифлис.

– А я ничего этого не знал, – с притворнойозадаченностью произнес Берия.

– Ага, – очень довольный сказал Сталин. – Я вижу,память меня не подводит! Ты, стало быть, джигит, должен быть родственником темтифлисским Гудиашвили, а? Помнишь, Лаврентий, была там знаменитая аптекаГалактиона Гудиашвили?

– Я его родной племянник, товарищ Сталин, – на том жерадостном порыве поисков общегрузинского родства произнес Нугзар и только потомуже почувствовал дуновение могильного хлада, давление мраморного пресс-папье намакушку. Мелькнул величественный предсмертный взгляд убиенного им дядиГалактиона. Сталин, к счастью, в этот момент на него не смотрел, весьобернувшись к Берии.

– Очень хорошо помню эту замечательную аптеку. Я обычно тампокупал такие, – он прыснул, как кот, – такие штучки по десятькопеек, две штучки в пачке. Не всегда был мой размер, к сожалению.

Он захохотал, и Берия захохотал почти одновременно. Эдакоедобродушное мужчинство. Мы, собственно говоря, одна компания, я, Клим,Вячеслав, Лазарь, Лаврентий... словом, одна компания, держащая власть. Нугзарприложил ладонь ко лбу. Холодный пот перешел на ладонь. Все в порядке.

Сталин повернулся к нему:

– И такой джигит все еще полковник? Непорядок, Лаврентий!Так и вижу этого сигнахского Ламадзе с генеральскими погонами на плечах, хотяпогон в нашей армии еще нет.

Все присутствующие заулыбались, зная красивую мечтуВерховного главнокомандующего о переходе к старым знакам различия. Сталинопределенно был сегодня в отличном расположении духа. Еще бы: поощрил свойвысший генералитет, получил добрые вести из Америки, хорошо поужинал всимпатичной грузинской компании. И сова сегодня не фокусничала, скромно, невзрачнымсерым чучелом сидела на люстре под высоким потолком. Он встал из-за стола, ивсе встали. Попрощался за руку с верным Лаврентием и с новоиспеченным генераломЛамадзе. Хорошее вино всегда приводит к правильным идеям. Теперь у этогоджигита есть прямой выход на меня, и я его запомню на тот случай, еслинаркомвнудел начнет фокусничать.

В дверях он задержал Берию:

– Да, кстати, а кто там у Градова, в Особой ударной армии,начальником политотдела?

– Генерал-майор Соломон Головня, – тут же ответилнарком.

Сталин еле заметно поморщился. Не очень-то красиво звучалоэто имя, далеко не идеальное звучание.

– Надо укрепить этот участок, – проговорил он. –Помочь Градову преодолеть «ежовскую травму». Подумай о кандидатуре и доложи.

Спускаясь по ковровым дорожкам мраморной лестницы, Берия,как всегда после встречи с «тираном», думал о его исключительных способностях.Какой шахматист, какой психолог, все ловит, ничего не забывает! Даже Нугзаркуне забыл! Он приостановился. Сияющий Нугзар едва не налетел на него.