Если же не догадается, то… случится то, про что Ганимед пока не хотел думать. Тем боле, что ПОКА у него было чем заняться.

Например, превратить пять драугров гладкошерстных в пять драугро-дикобразов, то есть, нашпиговать их с макушки до пят стрелами. Которые убить бессмертных тварей не убьют, однако беспокойства доставят поболе, чем пчелиные укусы. По крайней мере, Ганимед на это надеялся.

— Ну что монстрики, жрать охота?! А укольчиков?! — насмешливо поинтересовался Ганимед и принялся одну за другой спускать стрелы. Причем делал он это настолько стремительно, что, прежде чем драугры успевали сообразить «что это, только что, кольнуло их в правую ягодицу?», нечто уже кололо их в левую ягодицу. И так по кругу. — Ну как, укольчики?! Нравятся?! Ещё хотите?! — каждый раз вполне искренне интересовался самопровозглашенный доктор, отправляя стрелу за стрелой.

— Агур! Рррааарар! Акгграрар! — после то ли пятого, то ли шестого по счёту «укольчика», наконец-то возмутились «пациенты». И ещё активнее заработали когтями, выдалбливая всё новые и новые зацепы для своих конечностей.

— Не нравятся укольчики?! — понимающе хмыкнул «доктор», ни на секунду не прекращая при этом «лечение». — А кому они нравятся? Лекарства вообще никому не нравятся! Но без них никак нельзя!

— Агуррррррар! Рррааарараррр! Акаагграрарррр! — вскоре уже не возмущались, а бесновались пациенты, требуя прекратить лечение.

[1] Драугр — в скандинавской мифологии оживший мертвец.

[2] Эйнхерии — духи воинов, погибших в бою храброй смертью. После их смерти Валькирии сопровождают их Вальхаллу, которая является частью Асгарда (Город богов (Асов) на небесах). Эйнхерии — это небесное воинство Одина.

[3] Хирон — в греческом мифотворчестве кентавр, сын Кроноса и океаниды Филиры — воспитал целую плеяду знаменитых античных героев. Среди прочих, его учениками были Ахилл, Тесей и Ясон. Согласно всё тем же древнегреческим мифам, Хирон был настолько мудр и искусен, что всегда попадал в цель, как буквально, так и фигурально. Именно поэтому он был помещен на небо в образе Стрельца.

Глава 28

Оставленная на скале Пандора в течение полуминуты понаблюдала за по-прежнему весьма резво бежащим эльфом, затем, на всякий случай, убедилась, что опасность не приближается к ним ни сзади, ни справа, ни слева и вдруг услышала исполненный иступленной ярости рёв…

Прозвучавший совсем рядом. И при этом он, словно бы исходил из-под её ног.

Подпрыгнув на месте, Пандора поднесла бинокль к глазам, на всякий случай, проверила, как там эльф, вслед за чем, подошла к краю скалы, дабы проверить, как там Ганимед.

— Твою ж тартарову бездну! — помимо воли слетело с её губ, как только она увидела устроивших командный скалодром драугров, вот только целью этих «скалолазов» была не вершина горы, а изображавший из себя купидона Ганимед. — И что это у него в руках? — не веря своим глазам, Пандора сменила полевой бинокль на астрономический[1]. — Да нет же, таки да! Деревянный лук… — изумленно проговорила она. — Деревянный, что б тебя! И стрелы тоже деревяные! Ну… придурок! Они же этим тварям, что мёртвому припарка! — нервически ворчливо прокомментировала девушка. Вслед зачем, представив, что держит в руках громкоговоритель, завопила во всю мощь своих лёгких: — Арбале-ээт! Арбале-ээт! А-р-ба-ле-эээт! Представь арбале-эээт! Им, представь Арбале-ээт! Представь арбале-эээт, я тебе говорю! — срывая голосовые связки, несколько раз повторила она, поскольку «придурок» не спешил возозваться её советом. — Он металлический, и стрелы тоже металлические! Не деревянные, а металли… — принялась было объяснять она «придурку». Как вдруг за её спиной, подобно грому среди ясного неба, отчетливо заскрипел снег.

Вздрогнув всем телом, Пандора немедленно обернулась. Но только… лишь для того, чтобы мерзкая тварь, похожая мордой и размерами на орангутанга, а строением тела на жабу, прыгнула ей не на спину, а на грудь. И сбила её с ног не ничком, а навзничь.

Придавленная огромной, вонючей тушей, девушка упала в снег, больно ударившись затылком. Удар вышиб из неё дыхание, громкоговоритель выпал из вытянутой руки.

А в глазах потемнело… Вот только виновато в этом было не столько падение, сколько приближающаяся к её лицу громадная лапа с растопыренными увенчанными длинными, острыми когтями пальцами.

Не будь Пандора младшей сестрой богини военной тактики и стратегии[2], тут бы ей и конец пришел.

Но она была.

И потому несмотря на то, что Пандора была женщиной и, к тому же ещё и жрицей храма Гестии, по настоянию Афины она получила самое что ни на есть истинно спартанское воспитание.

Само собой, будучи богиней, Пандора не только ни в чём не уступала, самым сильным и ловким из смертных спартиатов[3], но и во всём их превосходила. Ей не было равных, ни в бое с мечом, ни в борцовских искусствах, ни в стрельбе из лука, ни в беге, ни в ловкости, ни в акробатике, ни в сообразительности, ни в находчивости… Короче говоря, ни в чем.

Другими словами, хотя орангутанго-жаб и сумел застать Пандору врасплох, с жертвой ему не повезло…

Поскольку, несмотря на падение, его жертва не потеряла ни самообладания, ни ясности мышления. И поскольку как ни быстр был орангутанго-жаб, он не мог сравниться в скорости со скоростью мысли его жертвы…

Как результат, вместо податливой человеческой плоти острые и длинные когти монстра вонзились в стальное забрало шлема.

И там и застряли.

Более того, к застрявшим в металле когтям первой руки тут же присоединились также и когти второй руки.

Дальше больше. Пока орангутанго-жаб был занят тем, что пытался извлечь свои когти из металлической ловушки, жестокая жертва врезала ему между ног… закованным в броню коленом.

Точнее, коленями: правым, левым, затем снова правым.

Сказать, что Пандора знала, кто перед ней, ну или, выражаясь точнее, на ней — девочка или мальчик — значит соврать.

Просто в тренировочных спаррингах её соперниками всегда были представители мужского пола, вот она и воспользовалась чисто по привычке безотказным, много раз проверенным приёмом.

Который не подвёл её и в этот раз, поскольку и этот её «спарринг партнёр» тоже оказался особью мужского пола.

По крайней мере, именно на это указывал полный боли рёв и судорожно задёргавшееся тело монстра, который забыв о своей жертве, всем своим существом потянулся к своему раненому достоинству.

Точнее, попытался. Ибо обе его загребущие когтистые лапы были в ловушке.

Однако он так жалобно выл, что сердце Пандоры не выдержало.

Что ж она зверь, что ли?

И добрая она тут же представила, будто забрало на её шлеме держится на одном только честном слове. Что позволило орангутанго-жабу не только освободить лапы и, дабы