На этот раз мне показалось, что похвала его несколько смягчила.

– Диана Бланко… – Он остановился и хрипло рассмеялся. – Помнится, впервые увидев тебя, я сказал: «С таким-то именем просто нельзя быть чем-то другим, кроме наживки. Диана Бланко[42]… На тебя нацелятся все монстры в мире… Бог мой, это же идеально!» – Какое-то время он смеялся над собственной старой шуткой. – Как там звали эту девицу, которая нас покинула до того, как стала наживкой? «Командирша» – так вы ее обозвали…

Я ему напомнила имя, и он кивнул, довольный:

– Да, Тереса Обрадор… Я помню ее в пантомимах с этим боа из желтых перьев, таких же желтых, как трико, которое на тебе… А ты никак не могла принять ее превосходство. Ты восставала. Клаудия тоже не была смиренной, но совершала ошибку, стараясь ею казаться, а ты – ты всегда вела себя естественно…

– А вы отчитывали меня за то, что я не полностью отдаюсь игре.

– Я – отчитывал, да. Знаешь почему? Чтобы усилить твое наслаждение. Трудности доставляли тебе особое удовольствие. Твой псином просто лихорадит, когда ты сталкиваешься с тем, что требует усилий… Любительница Труда, ясное дело. И сейчас, разумеется, тебя привлекает Наблюдатель. Ты говоришь, что хочешь защитить сестру. А я тебе скажу, что он – именно то, чего ты сама больше всего желаешь.

– Я же сказала, вы вольны называть это как угодно.

– Да, но важно знать мотив. Очень важно. Я кое-что скажу тебе. Ты наверняка все эти годы задавалась вопросом, с чего это я решил исчезнуть, зачем затеял весь этот спектакль с предполагаемой смертью. В общем, правда в том, что… это не я ушел. – Он делано рассмеялся. – Это как в тех упражнениях, помнишь, когда требуется возбудиться, не желая этого, а потом снова остыть: они говорили мне, чтобы я оставался, но всячески вынуждали меня уйти. История с Ренаром… В самом деле, она разрослась до того, что стала восприниматься не просто как провал, а как скандал. Я истощил их терпение, и они дали мне пинка под зад. Но «не прибегая к унижению», как они сказали… Если бы было возможно, мое имя просто вымарали бы из телефонного справочника. И знаешь почему? Потому что я оказался в дерьме, но – в их дерьме. Им не удалось избежать необходимости тронуть меня, хотя бы и в перчатках. Так что они горели желанием, чтобы я «исчез», и мне пришла в голову идея разыграть собственную смерть, а Падилья придумал этот фокус с яхтой… Падилья поведал обо всем Алваресу, а уж тот – ты и сама знаешь – просто лакей Великой блудницы вавилонской, на том и сошлись. Они хотели втайне продолжать меня использовать. Я у них теперь «консультант» Министерства внутренних дел. Они меня презирают, но обращаются за советом. Знают, что без меня не обойтись. Они знают это уже целых пятнадцать лет. Посмотри вот на этот район… Парк Бомбы, разбитый на месте воронки площадью в три квадратных километра… А всего парочка инфильтрованных наживок – только двое, больше и не надо – могла бы проникнуть в террористическую группу и предотвратить эту катастрофу. Но вместо этого – во что они играли? В шпионов двадцатого века: микрофоны, слежка, анализ интернет-трафика… Обычная фигня. Не понимая того, что никакие технологии уже не могут остановить безумие… Только случайность привела к тому, что все изготовленные ими килотонны взорвались здесь, в районе за окружной дорогой, а не в самом центре города. Десять тысяч погибших. Двадцать тысяч раненых. Тридцатипроцентный рост раковых заболеваний среди оказавшихся в зоне ядерного поражения. После 9-N – да, заторопились с использованием наживок. А сейчас… политики, не важно, к какой бы партии они ни принадлежали, переглядываются, пристыженные, словно трансвеститы в раздевалке, и говорят: «О да, нам пришлось от него избавиться. Он дал маху с этим Ренаром… Его девица, Клаудия, облажалась, и Ренар перетер ее в порошок… Но нам нужны его наживки. Нам нужен Виктор Женс. Больше, чем когда бы то ни было».

Откуда-то издалека, с самых границ слышимости, приближалась сирена полицейской машины, но лицо Женса по-прежнему было обращено ко мне, словно он ничего не слышал.

– Уже не помню, к чему это я… – произнес он.

– Вы рассказывали, по какой причине должны были исчезнуть.

– А, ну тогда ты уже все знаешь: я им помогаю, но тайно. Их отчеты – они также и мои.

– Но кое-какую информацию вы наверняка оставляете при себе, – отозвалась я, и Женс, который, казалось, заинтересовался сиреной, вновь перевел на меня взгляд. – Я-то вас знаю, профессор. Ваши теории остаются при вас, вы их держите в секрете. Что я должна сделать, чтобы вы передали их мне?

В эту секунду произошло нечто. Вернее, сразу две вещи.

Первая: подъехала полицейская машина – огромная, завывающая, остановившись на углу, она, казалось, выплюнула наружу своих пассажиров, словно под действием распрямившейся пружины. Их было двое, одна – женщина, хотя пол нелегко было определить из-за снаряжения: униформа с касками, всякими трубками и системой контроля, только лица отличались. Похоже, оба прошли обучение по одной программе и практически одновременно взяли оружие на изготовку. Дула были направлены на супермаркет. А из него выкатилось и нечто второе: трудноопределимое, предваряемое новыми криками (теперь вполне уверилась, что и раньше прозвучал крик), проклятиями, смятением. Этих тоже было двое, и тоже вооруженных, и один тоже оказался женщиной. Я узнала ту самую женщину в кожаном берете, которая чуть раньше вошла в супермаркет. Она обливалась потом, отдуваясь, зыркала по сторонам, как зашоренная лошадь, но ее корпулентность и огромные ручищи наводили на мысль, что это может быть либо переодетый мужчина, либо транссексуал. У второго глаза были узкими, как у китайца, но и он, и она вполне могли оказаться испанцами. Каждый имел заложника: женщина держала за горло служащего в белой форме, приставив к нему автомат с разрывными пулями, а ее напарник удерживал беременную женщину. Все кричали.

Женщина-полицейский потребовала поднять руки вверх, в ответ женщина в кожаном берете перевела дуло автомата на нее. Оглушительный грохот заставил меня моргнуть. Я соображала, что в моих силах предпринять, чтобы положить этому конец, и решила: ничего. Кожаный берет палила наобум, но у нее в руках было оружие, убить из которого способен и ребенок. Левое плечо женщины-полицейского разлетелось осколками – в полном соответствии с названием «разрывные», – а тело ее, ударившись о дерево, оказалось отброшено на расстояние в несколько метров. Ее коллега, мужчина-полицейский, закричал «вот дьявол!», «черт возьми!», что-то еще в этом духе и поднял руки, сдаваясь.

– Что ты делаешь, вот дерьмо! – завизжал узкоглазый, обращаясь к тетке в кожаном берете. – Что ты наделала?! Замочила полицейского!

– Она чуть в меня не выстрелила! – кричала его сообщница, вернее, вопила. – Чуть не выстрелила!

В следующую секунду я уже могла рассуждать. И первой моей мыслью было: «Так, а результат? Что они взяли, кроме заложников? Они ведь даже соседний банк не ограбили! Это всего лишь супермаркет, бог мой! И что они получили?» И тут же я поняла, что дело не в этом. Все были напуганы, это ясно, – и мы, и они, но они гораздо больше. Может, еще и накачаны наркотой. Завтра вся история займет не более трех сантиметров площади на мониторе компьютера: «Вооруженное нападение на супермаркет в Мадриде, ущерб оценивается в…» Сущий пустяк, ноль по сравнению с бомбой 9-N, всего-то парочка идиотов. Но это тоже выглядело ужасно.