— Это он от того, что Колобка упустили. Сдается мне, что Быстроногого кто-то предупредил. Нет ли у нас тут крота?

Надежда Ивановна покраснела и нагнула голову к столу, чтобы Саша этого не заметил. Конечно, как говорится, рыльце-то у нее в пушку, но в нынешнем исчезновении бегуна она была неповинна. Более того, ей, как никому другому, хотелось посмотреть на неверного Колобка сквозь решетку тюремной камеры. И она сказала:

— Не болтай чепухи. Кроты на содержании у богатеньких. А этот прощелыга…

— Не скажи. А если он на содержании у этой Маргаритки?

— Ладно, — вдруг резко оборвала его Надежда Ивановна, — хватит болтать! Прозевали, а теперь с больной головы на здоровую. Чего приперся?

— Так ведь посоветоваться. Макаров говорил, что получит сегодня ордер на обыск. Так ждать или по другим делам?

— А какие у тебя другие?

— Так ведь сама знаешь, мелочевки пруд пруди.

— Ну, иди и работай и мне не мешай. Все!

В этот момент заурчал телефон, и Надежда Ивановна подцепила трубку мизинцем и большим пальцем, вытянув остальные пальцы веером. Послушала, похлопала ресницами и сказала:

— Хорошо, выдвигаемся.

Положила трубку, подула на не просохшие еще на ногтях ромашки и сказала:

— Ну, собирайся в поход. Труба зовет.

— Какая труба?

— И когда ты, Сашка, поумнеешь? Ты хоть одну книжку в жизни прочитал?

— Почему одну? У меня их на полочке много.

— Интересно какие?

— Ну, там Сименон, Агата Кристи, про Шерлока Холмса (не помню, кто написал), еще учебник по криминалистике, потом этот, как его…

— Ладно, хватит, все с тобой ясно. Собирайся, едем.

— Куда?

— По дороге расскажу. Возьми оружие.

Когда они сели в машину, которая не вдруг завелась и, затем, стыдливо поскрипывая и пыхтя выхлопной трубой, сдвинулась с места, Надежда Ивановна сказала:

— Какого-то лопоухого с рыжей дамочкой на Московском вокзале задержали. Молись, Сашка, чтобы тот Колобком оказался. Только сдается мне, что, как и в сказке, катится он в неизвестном направлении. А может, и летит.

— А разве у Колобка есть крылья?

— Я вот не знаю, Сашка, ты дурак или прикидываешься?

— А что я такого сказал?

— Летать и без крыльев можно, ты об этом не догадывался?

— Так я пошутил.

— Неужели? Замечательное у тебя чувство юмора.

Полчаса спустя они припарковались на Пушкинской улице и двинулись на вокзал. Там, как и предполагала Надежда Ивановна, задержанными оказались жители Рязани, муж и жена, которые по причине своей схожести с Колобком и Натальей Сергеевной, не попали на свой поезд, и теперь скандалили, причем рыжеволосая дамочка в словах не стеснялась и требовала компенсации. После того, как парочку выпроводили из полицейской комнаты, Надежда Ивановна, тоже не стесняясь в выражениях, сказала вокзальным блюстителям порядка не совсем лестные слова об их зрении и интуиции.

Когда подходили к автомобилю, в сумке Надежды Ивановны зазвучала мелодия популярной песни. Она вынула телефон и услышала незнакомый женский голос:

— Это ты, сука, с Эдиком спишь?

Было совершенно ясно, что звонит разъяренная жена Эдуарда, прознавшая про его походы «налево». И что ей было ответить? Надежда Ивановна отключила телефон и сказала спутнику:

— Дай-ка твой мобильник, у моего зарядка кончилась.

Тот вынул из кармана телефон, а начальница сказала:

— Садись в машину.

Из окна автомобиля Саша в течение четверти часа наблюдал, как Надежда Ивановна разгуливала по тротуару, энергично взмахивая при этом свободной рукой. Когда она села за руль, руки у нее слегка дрожали. Нервное это дело — выяснять отношения.

Едва тронулись с места, как зазвонил Сашин телефон. Он послушал и сказал:

— Все понял.

Сунул мобильник в карман и сказал:

— Вы, товарищ старший лейтенант, как в воду глядели: госпожа Павлодаева и господин Древяскин улетели в Нью-Йорк.

— Это ты серьезно?

— Да, пулковские звонили. Вчера, говорят, вечерним рейсом.

— Вот подлец! — Надежда Ивановна хлопнула обеими руками по рулю. — Ускользнул все-таки!

— Так ведь Колобок! Он и от бабушки, и от дедушки…

— Ой, помолчи! Теперь мы с тобой объяснительными записками не отделаемся. Придется в отставку подаваться. Да и черт с ним, надоело мне лейтенанткой быть. На гражданку хочу.

— А я — нет. Что я там буду делать? Охранником торчать где-нибудь в клубе или магазине? Нет уж, увольте.

— Да ладно, еще не уволили.

Уже ближе к вечеру Макаров вошел в отделение и увидел у распахнутого окна Надежду Ивановну. Она курила, и, когда увидела начальника, тут же потушила сигарету и двинулась ему навстречу.

— Игорь Андреевич, — сказала она тревогой в голосе, — мы вас обыскались. Весь день названиваем. У вас что, телефон разрядился?

— Да, разрядился. Есть вопросы?

— Так ведь что с Колобком делать? Дело-то закрывать? Вы знаете, что он теперь уже за океаном?

Игорь Андреевич уже оправился от утренней хандры, чему способствовал разговор с клубной «кадровичкой». Она сказала по телефону, что никуда Виктория не делась, просто взяла отпуск за свой счет для поездки на родину. У нее там семейные проблемы. Какие проблемы, Макаров уточнять не стал. Его стало прямо распирать от радости и надежды на скорую встречу с волшебной утренней феей. И теперь он вполне миролюбиво ответил Надежде Ивановне:

— Знаю. Но в этом деле есть и другие фигуранты: Бристоль, секретарша Павлодаева, а также пропавший его брат. Так что работайте.

В кабинете он первым делом открыл сейф, вынул оттуда бутылку с коньяком, налил четверть кружки и с удовольствием выпил. Жизнь окрашивалась в радужные тона, и Игорь Андреевич, хмелея, радовал себя любовными фантазиями. Затем позвонил Александру, сказал, чтобы свидетельницу Кузовлеву больше не искал. И стал размышлять: пойти ли вечером в клуб в надежде увидеть Викторию на рабочем, так сказать месте, то есть у шеста, или дождаться утра и ждать ее на набережной?

Приятные мысли прервал телефонный звонок, и Макаров услышал в трубке разгневанный голос шефа, который не стеснялся в таких, приправленных острым матом, выражениях, как раздолбаи, мокрые курицы, кикиморы и прочих. Грозил выгнать из органов и так далее.

Макаров слушал и думал, что это не впервой, и что нагоняй, конечно, справедливый. Поэтому когда начальник иссяк, сказал, что виноваты, спору нет, но исправимся и больше таких грубых проколов не допустим. На том разнос и завершился.