— Кто?

— Я, это я, соседка со второго этажа.

— Ах, — послышалось из-за двери, — вижу. Подождите секундочку, я из ванны выскочила, сейчас оденусь.

Через десять минут обе женщины пили на кухне чай, и Наталья Сергеевна сказала, что когда намывала пол в прихожей, услышала через дверь, что уважаемая соседка пригласила ее мужа завтра в гости. С какой это стати? И с чего это она насоветовала Максиму мулатку? И что у них за секреты? И так далее.

Пришлось Ирине Романовне краснеть и извиняться. Краснела, впрочем, как мы знаем, и по другой причине. Она смотрела на соседку с обожанием, но порой ловила себя на этом и потупляла глаза.

Душа Ирины Романовны при этом напевала, а в голове мысли садились по обе стороны невидимого барьера. С одной стороны ей хотелось помочь прекрасной Наташе обрести свободу, а с другой — довести расследование истории с Колобком до конца, что, несомненно, очень сильно усложнит жизнь соседки. И полученная таким образом свобода едва ли будет ей в радость. Муж с ней разведется, и она останется, грубо говоря, на бобах.

И она решила постараться сделать так, если, конечно, получится, чтобы результаты расследования не бросили грязной тени на обожаемую соседку. Поэтому она успокоила Наталью Сергеевну, сказав, что никаких тайн у нее нет, что супруг хотел лишь получить у нее консультацию, коль скоро его брат теперь отсутствует и так далее. Неужели Наталья Сергеевна думает, что она, некрасивая старая дева, может быть ее соперницей? А что касается шутки насчет мулатки, то это — просто шутка.

Наташа успокоилась, спросила с удивлением: неужели Ирина Романовна до сих пор девушка? И стала даже слегка кокетничать, наблюдая, с какой трепетной любовью смотрит на нее соседка. Она не знала, что такое лесбийская любовь, и наблюдать за ее проявлением на лице уродливой, с лошадиным рябым лицом, женщины, было забавно, и даже слегка возбуждало. Впрочем, надо сказать, что и Ирина Романовна не ведала лесбийской любви. Она не обращала внимания на мужчин, ей всегда нравились красивые женщины, в свободное время она фантазировала на эту тему, но в реальности, даже если бы и случилась такая возможность, она вряд ли предалась бы своей страсти. Так что любовь тут была платоническая.

Когда госпожа Павлова появилась в околотке, было около десяти утра, и в это время всегда наблюдалась беготня по коридорам. Сотрудники сновали с бумажками, хлопали двери кабинетов, а на лестнице уже стояли курильщики.

Она отыскала нужный кабинет, постучала и, услышав «да, войдите», открыла дверь и увидела одетого в клетчатую, с короткими рукавами, рубашку мужчину с очень уставшим, несмотря на утро, лицом. Было похоже, что он всю ночь не спал или предавался излишествам. На вошедшую женщину он едва взглянул, кивнул головой в сторону стула, продолжая читать бумаги. Павлова села и через минуту нетерпеливо постучала ногтями по столу. Еще через минуту сказала:

— Так и будем время транжирить?

Макаров поднял голову, пожевал губами, рассматривая ухоженную женщину, и устало ответил:

— Подождите.

Еще пять минут в кабинете царила тишина, разрежаемая скрипом стула и нетерпеливым стуком женских ногтей по краю стола. Наконец Игорь Андреевич поднял голову, потер лоб и глянул на Павлову. Он заполнил с ее слов анкетные данные, затем сказал:

— Я буду с вами предельно откровенен. У меня есть сведения, что в квартире госпожи Бристоль находятся краденые вещи. Более того, у нас есть подозрение, что она ими торгует. То есть занимается скупкой и продажей краденого. Если вы письменно подтвердите, что все так и есть, я смогу потребовать у прокурора санкции на обыск, а вы сможете продолжить ваш незаконный бизнес. Ну а если нет, сами понимаете.

— Я еще с ума не сошла, чтобы такие показания давать. Мне жить еще не надоело, я уж лучше простой портнихой в ателье пойду работать.

— Вы опасаетесь за свою жизнь?

— Еще как опасаюсь! Вы ведь сами знаете, что за люди эти Бристоль. Я уж не знаю, зачем Маргарите заниматься, как вы говорите, скупкой краденого, если у нее муж миллионер. Видела я, какие мордовороты за ним в джипе ездят. Такие шею свернут и глазом не моргнут. Нет уж, спасибо, конечно, за предложение, но я уж лучше, вам на радость, свою лавочку закрою.

— Напрасно вы беспокоитесь, у нас есть возможность защитить свидетеля от любых, так сказать, посягательств. Приставим к вам вооруженного человека…

— Еще чего не хватало! Нет, нет и нет. Ничего я про Маргариту не знаю, и знать не хочу. Так и запишите.

— Хорошо, хорошо, успокойтесь. Скажите, а вы не знаете, есть ли среди знакомых госпожи Бристоль молодой спортсмен, бегун? Ходит в вязаной шапке, скрывая, таким образом, свою лопоухость.

Женщина в недоумении посмотрела на следователя, похлопала ресницами и ответила:

— Ну, не знаю. Я не такая уж ей близкая подруга, чтобы она мне про своих любовников рассказывала.

Макаров еще некоторое время взывал к ее гражданским чувствам, заранее зная, что результата не будет, но его внезапно осенило, когда в очередной раз мелькнуло перед глазами жемчужное ожерелье, украшавшее шею госпожи Павловой. Ага, подумал он, как же это я раньше не понял, что это ключик. Он откинулся на спинку кресла, отчего та обиженно скрипнула, и сказал:

— Скажите, а вот это ожерелье вы где приобрели? И когда?

Павлова оторопело захлопала ресницами, слегка покраснела и ответила:

— Это мне от матери досталось, а ей — от бабки.

— Стало быть, старинная вещь, эксклюзив, как теперь говорят. Но вот знаете, какая странность, — к нам неделю назад поступило заявление от пострадавшей, у которой в час ночи, когда она возвращалась с банкета, молодой человек в вязаной на голове шапке, угрожая двумя тяжелыми шариками на цепочке, забрал старинное жемчужное ожерелье, перстни с бриллиантами и сто тысяч рублей. А вдруг пострадавшая узнает в вашем ожерелье — свое?

Женщина опять учащенно заморгала, покраснела еще больше, но вскоре взяла себя в руки и сказала:

— Не узнает, если особых примет не знает.

— А если знает? Недавно одна молодая особа узнала свои сережки по погнутой дужке. Так что…

Макаров блефовал, не значилось в заявлениях потерпевших никакого жемчужного ожерелья. С профессиональным любопытством смотрел он на Павлову и с надеждой думал: расколется или нет? В работе следователя это всегда очень волнующий момент.

Павлова вздохнула и спросила:

— Чего вы от меня хотите?

— Правды, и ничего кроме правды.

— Вот что. Конечно, мои клиентки просят иногда предложить другим клиенткам те или иные вещи. И что в этом преступного? Все так делают и везде, хоть в колхозе, хоть в министерстве. Мы, женщины, сами знаете, любим одеваться и украшаться. Так что в этом признаюсь. И если какие-то побрякушки, как вы говорите, ворованные, то откуда мне было об этом знать?