карликовой березки или прямолинейной полоской рассекали высокие террасы, покрытые густым ковром ягеля и оленьего мха. Проходя ими, Павел испытывал особое наслаждение, оставаясь наедине с собою, погружаясь в созерцание не запретных прелестей северного края. Когда же тропа круто поднималась из долины и, рассыпаясь веером, терялась на вершинах сопок, вместе с нею и сознание направлялось к чему-то возвышенному, чистому, великому. Грудь распирало от невольных вздохов, от величественной панорамы, открывающейся перед его пытливым взором. Павлу всегда хотелось вскрикнуть, вздохнув полной грудью чистый, горный воздух: «Как прекрасен мир, сотворенный Богом!»

В этих случаях Павел любил подолгу просиживать на вершине горы, совершенно безмолвно. Он познал тогда, что это единственное место, где он обязан (да и хотелось ему) только слушать и слушать, что Бог говорил ему через внутренний голос. Из таких походов он возвращался всегда восторженным, тихим, покоренным.

* * *

В один из солнечных тихих дней начальник разведки, возвратившись поспешно из Усть-Омчуга, распорядился собрать на площади перед конторой все население и, поднявшись на крыльцо, объявил:

— Товарищи! Нашу страну, наш народ, а значит наших отцов, матерей, жен и детей постигло тяжелое испытание. Сейчас по радио в управление передано, что немецкие полчища без объявления войны накинулись на наши города, имеются огромные жертвы. Поэтому нам надо подготовиться, так как нас будут ожидать великие трудности. От нас потребуется удвоенная, утроенная энергия в изыскании новых эффективных ресурсов, особенно олова, золота и прочих драгоценных металлов. Все отпуска и увольнения на «материк» временно прекращаются. Всякое снабжение берется под строгий контроль.

После сказанных коротких слов, головы слушающих невольно опустились, так как почти у всех на материке остались семьи. Тревогою охватило сердца колымчан и за свою судьбу, ведь они отрезаны очень большим расстоянием от страны. При передаче последних известий замирала вся жизнь в поселке, и все впивались в каждое слово, произнесенное диктором по радио. Невольно вскрикивали те, для которых упоминаемые, охваченные войной, населенные пункты, были родными.

В жизни Владыкина изменилось то, что в самый разгар зимы, разведрайон переселился далеко в глубину тайги, к более перспективным участкам, где жизнь людей была совершенно оторвана от внешнего мира. Зима 1941–1942 годов была особенно лютой. Разведрайон переселился в долину реки Бахапча и расположился на месте, ранее построенного, якутского поселения — поселка Бахапчи, состоящего из трех якутских юрт. Здесь были выстроены жилые и служебные помещения: склады, радиостанция, конюшни.

Владыкин изредка посещал свою контору, а в основном жил и работал еще дальше в горах, на ключе, в бараке. Заключенные и «директивники» жили вместе, с тем лишь различием, что одни питались по аттестату, другие — по списку, с последующим удержанием из зарплаты.

Мяунджа — это самое отдаленное место в разведрайоне, расположенное в узкой мрачной долине, но оно оказалось богато колоссальными запасами оловянной руды, там были сосредоточены основные силы по определению запасов и велась интенсивная подготовка к эксплуатации. Барак, в котором поместился Владыкин, был расположен на бойком таежном тракте, по которому с 1932 года по день открытия автотрассы, в течение шести-семи лет, прошли многолюдные этапы арестантов на рудник Бутыгичаг, Ваканка и на самый отдаленный прииск Ветреный. Следы этих этапов размыты дождями и паводками и заросли буйной зеленью.

По словам старых таежников, вся дорога от Атки через Малтан, Ударный, Мяунджу, Холоткан, Солнечное озеро, Армань и Бахапчу до Бутычага отмечена людскими могилами, а кое-где почерневшими затесками на деревьях (свидетельствующими о том, что здесь находится тело усопшего страдальца).

Учитывая все это, Владыкин, проходя этими тропами теперь, спустя несколько лет, с благоговением останавливался над каждым, позеленевшим от плесени, ботинком, осколком бутылки или заржавевшей консервной банкой, перед затеской на дереве с предположением: «А, может быть, это принадлежало кому-то из моих братьев?»

Особенно Павел восхищался розовой гладью Солнечного озера, пройдя в летнюю пору десятки километров по топким мхам или галечнику, опускаясь, в часы вечернего заката, на берегу для отдыха. В одном из таких походов он оказался один, и ночлег застал его на берегу озера. Робко, с котомкой за спиной, он подошел к избушке, дерновая крыша которой пестрела ромашкой и голубенькими колокольчиками. Выдернув тычинку из пробойчика, Павел зашел внутрь.

Прокуренная до половины копотью, избушка встретила его запахом свеже-накошенного сена. На столе лежали (аккуратно сложенные) сумочка сухарей, банка крупы и такая же банка соли. На стене висела, наполовину залитая маслом, коптилка. В углу, на нарах, были сложены мелко нарезанные дровишки и рядом с ними — пук бересты с огнивом.

Павел был от глубины души обрадован такой простой заботой таежников, какую обязан был проявлять каждый ночлежник, покидая избушку, имея в виду дождливую погоду, а зимой — бураны.

Владыкин из таких запасов ничего не тронул. Только наспех разжег печурку и поставил на нее общественный и прокопченный чайник с водой. Сам же долго в тишине любовался жизнью, кишащей под водой и на поверхности озера. Отражая солнечные лучи почти круглые сутки, оно, по достоинству, было названо Солнечным.

Утром, покидая избушку, он рассмотрел, что все стены были испещрены надписями. Читая некоторые из них, он обратил внимание на аккуратно выведенную карандашом надпись, близко над столом: «Предай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совершит. — Ж. Комаров». Сердце Павла затрепетало от волнения. Несколько раз, усердно всматриваясь в каждую букву, он прочитал это родное место из Библии.

— Кто это? Где он? Может быть, уже давно лежит мертвым под одной из затесок на дереве? Во всяком случае — это христианин, и он проходил этим путем.

Этот случай оставался памятным, дорогим. Где бы Владыкин не блуждал, по каким бы тропам не ступала его нога среди обрывистых скал или болотной топи, или если терялся среди непроходимых таежных зарослей — живым утешением была для него надпись на стене: «Предай Господу путь твой…и Он совершит».

В середине лета Павел, под горой Маячной, соорудил аккуратную землянку, с расчетом на трех человек, и занят был контролем шурфовочных работ, и землемерной съемкой разведочных линий. Раз в месяц к ним приходил вьючный транспорт, доставлял продукты для всех рабочих, новости, распоряжения от начальника разведрайона.

Однообразная жизнь наскучила Павлу до предела, тем более, что он всю прошедшую зиму провел в работе. Уж не до родного дома, а хоть бы как-то выбраться в Усть-Омчуг, и то — это считалось для Владыкина и его товарищей большим счастьем. Люди дичали, порой приходили в отчаяние, а с ними и Павел. Уже пять лет у Павла была потеряна всякая связь с родными.