от людей не зависишь, да и за зону выход есть. А вспомните прошедшую зиму, сколько знатных унес голод и холод в могилу?

— Да-да, друг мой, и я согласен с тобою, что это не иначе, как Бог тебе послал. Ну, всему свое время, а теперь идем туда, где почище. Ты в медицине что-либо смыслишь? — спросил Горелик своего приятеля.

— Да, пожалуй, единственное: если человек простыл, то ему пятки надо мазать горчицей, — ответил ему Женя, и оба рассмеялись над таким заключением, радуясь тому, что они не среди замороженных мертвецов, какими всю зиму была завалена мертвецкая.

По настоянию врача Горелика, Женю Комарова приняли в санчасть медбратом, а оказавшись там, он, по его же настоянию, стал изучать латынь, надеясь на повышение. Ему очень понравилось это занятие, так как всеми силами души Женя хотел чем-либо помочь несчастным заключенным и делал это, не щадя себя, с неутомимой энергией. Женя изумлялся от души, как Бог давал ему необычайные способности и знания, богатейшую память, а вскоре осведомленность и удачу в составлении рецептов.

В очень короткое время: оказание первой помощи, самые сложные перевязки и определение диагноза болезней — стало для него не только обычным делом, но и увлекательным. Явный успех в его новой работе — в служении больным — казалось, был в его любезном, соболезнующем характере. Для врача он был незаменимым сотрудником, а скоро, даже и советником. Правда, Женя к тому времени много перечитал медицинской литературы, которая имелась в широком выборе.

Однажды, уже поздно вечером, в сопровождении двух бойцов ВОХРа, в тяжелом состоянии принесли в санчасть повара Нудного. При осмотре врачами определилось, что ему предстоит опасная и сложная операция. При виде его, у Комарова появились к нему такие чувства сострадания, что он принял все, зависящие от него меры, чтобы облегчить его муки. Операция длилась более трех часов, в течение которых Женя не отходил от хирургического стола, выполняя все требования врача.

Бледного, без сознания, больного перенесли в палату, и Женя почти не отходил от него.

Когда Нудный очнулся, Комаров любезно пожал ему руку и успокоил:

— Жив, дорогой! Ну и будешь жить, теперь поправляйся.

С нежностью и большим вниманием он ухаживал за ним: то переворачивая его, то поправляя подушки, пока тот заметно окреп и мог разговаривать. Всякий раз, наклоняясь над ним, Женя с любовью и участием спрашивал его о состоянии здоровья и ободрял.

Однажды, уже перед сном, Комаров с прежней лаской подошел к Нудному, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Он не спал и, слегка приподнявшись на локтях, прилег на подушке повыше.

Женя увидел, как струйками из его глаз по лицу стекали слезы, и он, вытирая их, внимательно глядел в лицо Комарова.

— Что такое? Случилось что-то? — с беспокойством спросил он больного.

Нудный взял его руки и, пожимая, как только мог, прерывистым голосом произнес:

— Прости меня… Женя… за то, что я… натравил тогда на тебя собаку… ведь я мучаюсь до сих пор.

Комаров не знал, как ответить на эту необычайную исповедь, закоснелого в злодеяниях, человека. В сознании отчетливо пробежали слова Павла: «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром» (Рим.12:21).

Вскоре повар Нудный после больницы был переведен куда-то в другое место. Женя не знал, как впоследствии сложилась судьба этого человека, но был твердо уверен, что жестокость, проявленная им, была последней в жизни Нудного. Несомненно, что этот грех был побежден и сломлен в нем до конца.

Так месяц за месяцем, шли и годы. Женя был счастлив, что среди тысяч смертей, Бог сохранил его, обогатил знаниями, опытностью и устойчивостью в характере христианина.

Однажды в санчасть с «материка» прибыл опытный врач — хирург. К своим обязанностям он приступал осторожно, с заключенными больными был официален, и видел в каждом из них, прежде всего, преступника, потому что был предупрежден особым отделом. Затем начал подбирать для работы соответствующий медперсонал, но так как выбор был ограничен, то ему, по рекомендации, пришлось принять к себе заключенного Комарова.

Женя с первых же дней произвел на хирурга очень хорошее впечатление, поэтому он заключил, что и среди преступников могут быть хорошие люди, только их надо изучить.

Вскоре хирург узнал, что Комаров — христианин, но это не изменило его предубеждения, хотя во всех поступках Жени, он не находил ничего искусственного или притворного. Что-то мешало довериться ему, и нужен был какой-то толчок. Однажды произошло одно событие, которое, коренным образом, изменило взгляды хирурга на людей вообще, и в частности, на Комарова.

В больницу привезли тяжелобольного, которому предстояло произвести очень сложную операцию, и он немедленно приступил к ней. Комаров, прислуживая ему, готовил хирургические инструменты и в ходе операции ловко, своевременно подавал их хирургу.

К концу операции врач, видимо от долгого напряжения, заметно нервничал. То и дело в кабинете слышалась краткая команда: «Пинцет… ланцет… тампон» — и т. д. В один из ответственных моментов ланцет оказался недостаточно острым, хирург, резко поднявшись над больным, осуждающе взглянул на Комарова и раздраженно, со всей силой, метнул ланцет на пол.

Женя вздрогнул, слегка издал какой-то шипящий звук, вроде: «Прошу прощения…», но немедленно подал врачу другой инструмент, застыв неподвижно на своем месте.

Операция вскоре была удачно закончена; хирург усталым, но довольным тоном, отдал последнее распоряжение:

— Слава Богу, удачно… можно наложить швы…

Намереваясь отойти от операционного стола, он машинально посмотрел под ноги, но остановился, взглянув на бледное лицо Комарова. Брошенный с силой ланцет, пробил тряпочный тапок Жени и, глубоко вонзившись в ногу, торчал, поблескивая никелированной рукояткой. Весь остаток операции Женя, преодолевая боль, оставался на своем посту, не подавая вида.

— Прости, парень… обработай спиртом… а следующий раз… — хирург, не договорив, махнул рукой и быстро скрылся у себя в кабинете.

Женя осторожно извлек острие из ноги, быстро сделал себе перевязку и, как ни в чем не бывало, отправил оперированного в палату.

Случай этот буквально потряс вольного хирурга. В его глазах, личность Комарова стала совсем другой; как будто какая-то пелена спала с его глаз, с предубеждением глядевших на заключенных.

— Ну, Женя, ты мне теперь доказал, что христианин не только честный, но и необыкновенный человек, — признался ему врач, зайдя к нему в тот же день. — Через тебя мне открылось, хотя и очень смутное, но правдивое представление о действительном Христе, чего я раньше не имел.

Впоследствии Комаров сделался для хирурга не только глубоко уважаемым, но близким, дорогим другом и братом.

* * *

Годы Отечественной войны 1941–1945 годы были тяжелыми не только