Тирибаз удивленно вскинул свои кустистые брови, однако произнес священные слова клятвы. Огнем и Водой персы клялись в особо редких случаях, не сдержать такую клятву значило навлечь на себя величайший позор и гнев всех богов.

Тирибаз был заинтригован, видя мучительное волнение Митридата, бледность, залившую его лицо, и то, с каким усилием он повел дальнейшую речь:

— Моя мать действительно замыслила дело безрассудное и опасное для нас обоих. Она… Как бы это выразить… В общем, Тирибаз, она хочет стать моей женой. Делить со мной ложе на законных основаниях, понимаешь?

Изумленный Тирибаз лишь молча покивал головой, ожидая дальнейших объяснений.

— В прошлом году, когда воины Багофана захватили меня в плен и доставили в Синопу, мать обращалась со мной очень хорошо, потчевала разными яствами, угощала вином… Я же, перебрав вина, совершил непристойный поступок, Тирибаз. — Митридат залился краской стыда. — Ночью, когда мать зашла ко мне в спальню, я спьяну набросился на нее и… Ну, ты понимаешь, что произошло между нами.

Митридат с треском переломил в руках толстую палку, которой ворошил угли.

— Я, конечно, попросил у нее прощения на другой же день, и мать простила меня, заметив при этом, что, вероятно, так было угодно кому-то из богов, из зависти или по злобе толкнувших ее в мои объятия.

Примерно месяц спустя, на празднике Дионисий, мать привела меня в дом для тайных свиданий, и там мы принадлежали друг другу до самого утра. В тот день мы изрядно выпили вина как и все вокруг. Не стану скрывать, Тирибаз, в ту ночь я сильно возжелал свою мать как женщину, а она возжелала меня…

С того случая наши тайные встречи участились. Почти каждую ночь я проводил в спальне матери, иногда она отдавалась мне днем. Моя мать — прекраснейшая из женщин, Тирибаз! Ахурамазда свидетель, я совсем потерял голову из-за нее!

Митридат швырнул сломанную палку в очаг.

— И вот мать пишет, что ждет ребенка от меня, что вознамерилась выйти за меня замуж. Теперь я кляну себя за свое слабоволие!

Тирибаз, пораженный услышанным, хранил долгое молчание. Наконец он произнес:

— Жрецы правы, Митридат, опасность грозит тебе именно от матери. Ее желание стать женой своего сына иначе как помрачнением рассудка я объяснить не могу. Этим своим поступком, даже просто желанием этого твоя мать оттолкнет от себя эллинов Синопы и того же Мнаситея. Все это только на руку твоему младшему брату.

— Моя мать не так наивна, как ты думаешь, Тирибаз, — возразил Митридат и поведал о том, какую уловку придумала царица, чтобы ее брак не выглядел кровосмешением.

— Вот это да! — воскликнул Тирибаз. — В хитрости твоей матери не откажешь, Митридат. Она хочет выдать тебя за двойника своего сына, ну и ну! До какой же степени твоя мать влюблена в тебя, если готова пойти на такое. На какие дикости порой способен женский разум!

— Я не хочу допустить этого, Тирибаз, — промолвил Митридат. — Также не хочу, чтобы моя мать родила от меня. Вот почему я столь стремительно поскакал в Синопу. Я сумею образумить мать и заставлю ее прервать беременность.

— Если еще не поздно, — мрачно заметил Тирибаз. Эти слова только подхлестнули Митридата.

— Нечего рассиживаться, — воскликнул он, вставая, — пора в дорогу!

* * *

У горных теснин отряду Митридата преградили путь вооруженные отряды. Он сразу узнал щиты и шлемы греческих наемников, значки всадников хазарапата.

Митридат, не слушая предостережений Тирибаза, изготовил своих конников к битве.

Однако, противная сторона не торопилась начинать сражение, словно чего-то выжидая. Оттуда примчался верхом на коне глашатай и возвестил Митридату, что полководцы Мнаситей и Багофаи желают разговаривать с ним.

— Послушаем, что они скажут, — заметил Митридат, выезжая из рядов своих воинов.

Его сопровождали Тирибаз и Артаксар.

— Наверняка Мнаситей задумал какую-то подлость, — ворчал Тирибаз, обшаривая прищуренным взором голую равнину, упиравшуюся в горную гряду позади греческой фаланги, перегородившей дорогу. — С каким удовольствием я снес бы мечом его телячью голову!

— Мои лучники начеку, — промолвил Артаксар, — нам нужно лишь стать так, чтобы не заслонять тех, кто будет с нами разговаривать.

К удивлению Митридата, Мнаситей и Багофан подъехали к нему, не взяв с собой никого из телохранителей. Оба были безоружны.

Митридата сразу насторожило, что они приветствовали его не как царя.

— Что это значит, Мнаситей? — резко сказал Митридат, не ответив на слова приветствия. — Ты, кажется, не намерен пропускать меня. И почему ты обращаешься ко мне не как к царю?

— Сожалею, но ты больше не царь, — с ухмылкой ответил македонец. — Царица Лаодика призналась недавно, что ты только похож на ее старшего сына Митридата, но сыном ей не являешься. Доказательством тому служит то, что царица забеременела от тебя и даже вознамерилась сочетаться с тобой законным браком. Однако лучшие люди Синопы не захотели видеть своим царем никому не известного проходимца и вручили царскую власть младшему сыну Лаодики. Теперь он властвует над Понтом.

— А что стало с царицей Лаодикой? — спросил Митридат, чувствуя себя словно висящим над бездной.

— Царицу Лаодику ее сын отправил в город Амис за то, что она осквернила ложе его отца и отказалась вытравить плод, зачатый в унизительной для царицы связи, — ответил Багофан, опередив Мнаситея. — Ей ничто не угрожает, но царство она потеряла.

— Ребенок Лаодики еще не появился на свет, а царь Митридат уже питает к нему лютую ненависть, — язвительно вставил Мнаситей. — Хотя его можно понять, клянусь Зевсом!

— Царь Митридат обещает награду за твою голову, — добавил Багофан, — для этого он и послал войско в Амасию.

— Тридцать талантов-деньги немалые, — ухмыльнулся Мнаситей.

— Во всяком случае, тебе этих денег не видать, — не сдержавшись, проговорил Тирибаз, с неприязнью глядя на македонца.

— Кто знает, Тирибаз, — сказал Мнаситей. — Кто знает… Багофан, не желая обострять беседу, обратился к Митридату почти дружелюбно:

— Это я настоял на встрече с тобой. Я хочу знать, кого я убил в Армянских горах: сына Лаодики или его двойника? Ответь мне во имя всех богов, ты — Митридат? И если нет, то кто ты?.. Митридат ответил не сразу, погруженный в раздумья.

— Мое имя Митридат, — сказал он, — я не сын Лаодики, это верно; Настоящий сын царицы погиб в схватке в отрогах Армянского Тавра года три тому назад.

— Я же говорил тебе, что он не сын Лаодики, — убежденным голосом сказал Багофану Мнаситей. — Разве царица легла бы в постель с родным сыном, подумай сам!

— Значит, я не ошибся тогда, — задумчиво промолвил Багофан. — Я знал, что ошибиться я не мог.

Митридат снял с головы царскую диадему и протянул Мнаситею.