Макгрей кивнул:

– Значит, там была как минимум одна ведьма, которая всем этим занималась. В Германии посылки вы получали тем же манером?

– Да. Туда мне доставили два послания. Вот они.

На одном из них все-таки обнаружился водяной знак – едва заметный, чуть расплывшийся посередине из-за сообщения, написанного уксусом.

Макгрей попытался прочесть готический шрифт:

– Тут написано Verp… а потом …ngen.

– Verpackungen, – поправила Кэролайн. – По-немецки это значит «упаковка».

– Бесполезно, – сказал Макгрей. – Что пришло потом?

– Возможно, от этих толку будет больше. – Кэролайн достала две последние записки. – Это послание я получила в Дувре. А второе… – она сглотнула, ибо та записка, похоже, навевала на нее тягостные воспоминания, – я получила, когда была в Бракнелле, неподалеку от Виндзора. Это там… туда я отвезла мою Берту, чтобы предать ее тело земле.

На сей раз послания, хоть и написанные явно той же рукой, заметно отличались друг от друга: в одном буквы были ровными и аккуратными, в другом почерк был смазанный и неразборчивый. Неудивительно – в последнем сообщении Кэролайн приказывали немедленно отправиться на Оркнейские острова и поджечь колокольню.

– А эти обычной почтой прислали? – уточнил Макгрей.

– Нет, ни то, ни другое.

Я выгнул бровь.

– Любопытно. Я разглядел небольшой отпечаток на наших записках. На тех, что вы отправили нам и доктору Клоустону. Я решил, что это след почтового штемпеля.

– Где это? – удивился Макгрей, и я передал ему клочок бумаги.

– Вот здесь, с краю.

Он поднес записку к свету и принялся изучать ее с помощью лупы. Кэролайн придвинулась к нему, чтобы тоже взглянуть, – куда ближе, чем допускают приличия, подумал я.

– Выглядит так, будто чернила просочились через другой лист, – сказал Макгрей.

– Я тоже так подумал, – согласился я. – Два слоя обертки, этот был под тем, на который поставили штамп.

– Должно быть, эту обертку использовали повторно, – сказала Кэролайн. – Оторвали ту часть, на которой были штемпель и адрес, и завернули в оставшуюся бумагу новую посылку.

– А вы, в свою очередь, отправили нам клочки бумаги, оторванные от одного и того же листа, – уточнил я.

– Да. Представьте себе, я очень торопилась, и другой бумаги у меня под рукой не было.

Макгрей взял три наши записки, края которых, как мне помнилось, безупречно совпадали друг с другом. Затем он приложил их к записке Кэролайн. Линия отрыва совпадала не идеально, но тут нам помогли грубые волокна самой бумаги, которые начинались на одной записке и продолжались на другой.

След штемпеля, который я заметил, обнаружился и на послании для Кэролайн.

Затаив дыхание, мы снова склонились над лупой, разглядывая изгиб этой отметины.

Она выглядела как участок круга, из центра которого расходились прямые линии, рассекавшие его на…

– Я знаю, что это! – вскричал я – сердце мое бешено заколотилось.

И тут мы услышали выстрел.

21

– Какого чер…

Макгрей тут же встал, расчехлил револьвер и шагнул к двери. Открыть ее он не успел, ибо в комнату ворвался Шеф.

– Дерьмо! Она только что нас выдала!

В одной руке у него был револьвер, в другой – мертвый ворон.

От выстрела бедную птицу почти разорвало надвое: черные крылья повисли, на старый ковер капала кровь.

– Кто? – возопил я. – Джоан?

– Нет, – резко ответил Шеф и бросил ворона в ближайшую корзину для бумаг. – Вон та старая карга…

Я вскочил и выглянул в окно – у крыльца стояло роскошное ландо, запряженное тройкой крепких рослых лошадей. Каждый в Эдинбурге знал, кому принадлежит этот экипаж – в нем разъезжала леди Энн.

Когда я обернулся, она, высокая и костлявая, уже стояла в дверях комнаты.

Ее головной убор, обильно украшенный черными перьями мертвой птицы, очень походил на нашу корзину для мусора. В руках у нее была трость, но леди Гласс на нее не опиралась, а держала, перехватив древко посередине, будто готовилась дать кому-нибудь отпор.

Она придирчиво осмотрела комнату и, упершись взглядом в Кэролайн, презрительно сощурилась.

– Ты действительно хочешь, чтобы тебя считали потаскушкой!

Кэролайн, так и не переменившую свою расслабленную позу в кресле, похоже, все это даже забавляло.

– Бабушка, вы здоровы?

Леди Энн – колосс, замотанный в черные меха и бархат, – шагнула в ее сторону, потрясая тростью.

– Одна – в доме, полном мужчин! Разгуливаешь по магазинам у всех на виду вместе со служанкой этого паразита, скупая мужское исподнее! Ты для него теперь и шлюха, и горничная?

Кэролайн тоже прищурилась – в ее взгляде было не меньше злобы, чем в бабушкином.

– Вот что огорчило бы тебя по-настоящему, правда?

Не знаю, что за яд крылся в этих словах, но леди Энн бросилась к Кэролайн, будто разъяренный зверь, готовый растерзать ее на этом самом месте.

Макгрей преградил ей путь. Я думал, что леди Энн накинется на него, стукнет его своей тростью и они сойдутся в безумной схватке, но она остановилась, едва удержав равновесие, словно Макгрей был листом раскаленного докрасна железа, до которого она боялась дотронуться, и свирепый огонь в его глазах только подкреплял это впечатление.

– Убью, – сплюнул он – этот его хриплый, леденящий кровь рык наводил ужас на жителей Эдинбурга. – Только дотронься до девицы, и, клянусь, я это сделаю. Прямо здесь, прямо сейчас, своими голыми руками. Чтобы свернуть твою куриную шейку, мне даже напрягаться сильно не придется.

Леди Энн заскрежетала зубами, глаза ее налились кровью – все остальные краски с ее мертвенно-бледного лица схлынули. Справившись с первым потрясением, она ухмыльнулась:

– А вот мне, чтобы избавиться от тебя, достаточно молча отсюда уйти.

Я накрыл глаза рукой, не в силах созерцать эту хищную улыбку.

– Мне, пожалуй, стоило бы бросить эту вертихвостку на произвол судьбы, – продолжала леди Энн. – В приличное общество ей больше входа нет. Чтобы восстановить наше доброе имя, понадобится не одно поколение.

– Вот и проваливай, – огрызнулась Кэролайн. – И смотри шею не сверни на лестнице.

Леди Энн гоготнула. Она порылась в складках платья, достала серебристую фляжку и сделала из нее солидный глоток.

– Я сделаю это не ради тебя, – сказала леди Энн, оглядевшись по сторонам. Она сбросила с ближайшего стула на пол пакеты с одеждой, которые там оставила Джоан, и села. – Я сделаю это ради своего отца и деда. И ради себя самой. Все эти годы, проведенные в попытках совладать с вами – с произволом и безумствами твоего отца… Все затраченные мною усилия не пропадут даром.

Она снова приложилась к фляжке и прочистила горло.

– Род Ардглассов переживет этих проклятых ведьм. Это мы одержим над ними верх, а не наоборот. Даже