Навестив Алекса на следующий день, я нашла его в обычной одежде. Медсестра сообщила мне, что его тетя Беверли побывала в больнице раньше. Она и привезла все необходимое. Алекс еще морщился от боли, когда садился, так что ему потребовалось немало времени для того, чтобы одеться, но меня он встретил в брюках, рубашке в коричневую и белую полоску и красном галстуке-бабочке. В нагрудном кармане что-то лежало, как выяснилось, одна из фотографий нового дома, в который переселил их городской совет. Пояснил, что хочет держать ее поближе к сердцу. Я порадовалась: хоть что-то сделанное мной пошло Алексу на пользу.

– Где Майкл? – спросил он, когда я закрыла за собой дверь.

– На работе, – ответила я. – Хочешь с ним повидаться?

Алекс покачал головой. Я заметила, что повязки ему сменили, но в серебристом утреннем свете синяки на лице проступили более отчетливо. Я поняла, что это очень серьезный случай самоистязания, разрушающий маску счастья, которая скрывала его лицо.

– Как ты себя сейчас чувствуешь? – произнесла я.

Алекс, похоже, не решался встретиться со мной взглядом. Потер бицепс.

– Болит.

– Естественно.

Я отодвинула стул от стола, размышляя над тем, как ненавязчиво перевести разговор на отца Алекса. Мне хотелось объяснить, что ему ничего не грозит, каким бы чудовищным ни оказался проступок отца. Посмотрела на поднос с остатками завтрака: фруктовый салат, греческий йогурт, овсянка с кедровыми орешками. Взяла поднос, поставила на пол у двери и протянула Алексу чашку воды.

– Можете что-нибудь съесть, если хотите. – Он посмотрел на поднос. – Я не голоден.

– Спасибо, Алекс, – улыбнулась я. – Ты очень добрый. Но у меня аллергия на орехи, помнишь?

– Орехи?

– Да. Это кедровые орешки.

– Ах да. От орешков вы засыпаете?

Я помнила свою ложь.

– Да.

– Они даже не выглядят, как орешки. Напоминают крохотные пули.

Изменение тона я уловила сразу. Некоторые мои пациенты знали о насилии в Северной Ирландии не понаслышке. Одна девушка, Шей, ослепла во время волнений в Драмкри несколькими годами раньше. Теперь ее лечили от депрессии. Другому пятнадцатилетнему подростку из Каррикфергуса прострелили из пистолета коленную чашечку за то, что его отец вышел из террористической организации. Эта травма привела к развитию суицидных наклонностей. Майкл настаивает, что Синди и Алекс не пострадали от конфликта в Северной Ирландии, но у меня такой уверенности нет. Волнения отразились и на тех, кто непосредственно не подвергался насилию. Для детей, которые здесь родились и выросли, это – часть жизни.

– Ты когда-нибудь видел пулю, Алекс? Или оружие?

– Вы хотите сказать, в реальной жизни? – Он по-прежнему смотрел в пол. – Да.

– Можешь сказать мне, где?

Алекс покачал головой.

– Полисмен приходил в ваш дом, чтобы арестовать отца?

При слове «полисмен» он замер и покачал головой. Крепко закрыл глаза, лицо стало напряженным, обе руки сжались в кулаки. Прошла минута. Я положила руку на плечо Алекса. Он открыл глаза, но смотрел мимо меня.

– Руэн хочет, чтобы я задал вам несколько вопросов. Можно?

– Почему Руэн этого хочет? – мягко спросила я.

Алекс отнесся к моему вопросу со всей серьезностью.

– Думаю, чтобы побольше о вас узнать. Может, потому, что мы с ним друзья… в каком-то смысле… и он хочет стать и вашим другом.

– Какие же вопросы хочет задать мне Руэн?

– Наверное те, что задают друг другу взрослые. Руэн действительно стра… – Он замолчал, не закончив слово «странный», и рассмеялся, прикрыв рот рукой.

– Если ты ответишь на мои вопросы, я отвечу на твои. Договорились?

– О Руэне?

– Нет, Алекс. О твоем отце.

Он моргнул.

– Хорошо… раз уж у меня будут брать интервью, давай сделаем это, как положено. – Я достала из кармана мобильник, нашла функцию «Звукозапись». – Мы все запишем. Как на настоящем интервью.

Алекс пожал плечами.

– Мне без разницы, это не мои вопросы. – Он достал из брючного кармана листок бумаги.

Я наклонилась и увидела, что это список вопросов, написанный черным маркером. Алекс откашлялся.

– Номер один. Вашу дочь звали Поппи?

Я ахаю, ничего не могу с собой поделать. Этот вопрос – больше, чем догадка, а я никогда не делюсь подробностями личной жизни. Пытаюсь понять, каким образом он мог узнать ее имя. Конечно же, Майкл никогда бы ему не сказал. От ее имени, слетевшего с его губ, меня прошиб пот. Капельки выступили на лбу и между лопатками.

Наконец ко мне вернулся дар речи:

– Почему ты спрашиваешь, Алекс?

– Не я – Руэн.

– Какое дело Руэну до моей дочери?

– Я точно не знаю.

– Хорошо. Следующий вопрос.

– Ваша дочь умерла четыре года назад?

У меня сжалось сердце, появилось желание уйти. Нет, мне хотелось убежать отсюда. Но я напомнила себе, что в лечении Алекса мы приблизились к критической точке. Он наконец-то открывал подходы к Руэну. Я мысленно сосчитала до десяти, медленно дыша и подавляя волнение. От меня требовалось раскрыть истинную причину, по которой Алекс задавал такие вопросы. Открыв глаза, я увидела, что ему не по себе.

– Я действительно очень сожалею, – тихо произнес он. – Просто… я обещал Руэну, что задам эти вопросы. Я не хотел вас расстраивать.

Дыхание у меня выровнялось.

– Можешь спросить Руэна, почему он интересуется Поппи?

Алекс повернулся и повторил мой вопрос Руэну, который вроде бы стоял позади него. Через несколько секунд тишины вновь посмотрел на меня.

– Руэн говорит, что вы нравитесь ему, и он восхищен тем, что вы играете на рояле.

Я помнила его фразу о Равеле при нашей первой встрече.

– Я люблю играть на рояле. Но ты это уже знаешь, так? Можем мы перейти к следующему вопросу?

Алекс поерзал на стуле, посмотрев на список.

– Номер три. Вы верите в Бога?

– Присяжные еще не пришли к единому мнению по данному пункту, Алекс, – ответила я. – Извини, Руэн. – Я решила показать, что признаю возможность присутствия Руэна в палате, заметив, что при нем Алекс чувствует себя увереннее. Его плечи расправились, он не опускал голову.

– Это ответ и на четвертый вопрос, – проговорил Алекс.

– Какой?

– Вы верите в Сатану, князя Тьмы?

– А следующий вопрос?

– Если бы вы могли получить все, на чем бы вы остановили свой выбор?