Этот вопрос затруднений не вызвал. Наоборот. Проще простого. «Мне нужна Поппи, – подумала я. – Живая и здоровая». И вдруг обратила внимание на репродукцию за спиной Алекса. Поле маков[22]. Я улыбнулась.

– Понятно, – кивнул Алекс. – Руэн говорит, что вы ему уже ответили.

Я нахмурилась.

– Алекс, почему Руэн хочет все это знать?

Он долго не отвечал. Наконец вновь кивнул.

– У меня остался только один вопрос.

Я ощутила разочарование: Алекс начал уходить от прямых вопросов. Глубоко вдохнула, размышляя над тем, как перевести разговор на его отца.

– Задавай.

– Вы любите Майкла?

Я рассмеялась, наблюдая за Алексом. Он смотрел в стол, словно стыдился.

– Люблю ли я Майкла? Следующий вопрос.

– Больше нет…

– Следующий вопрос, – настойчиво повторила я. Губы Алекса задрожали.

– Все хорошо. – Его плечи поникли. – Руэн говорит, что уже знает ответ.

Я смотрела, как Алекс складывает и убирает листок бумаги, потом пододвинула к нему мобильник, чтобы записать ответы уже на мои вопросы.

– Теперь мы поговорим о твоем отце? – произнесла я, усевшись поудобнее. – Можешь рассказать мне о нем? Как он выглядел? Что ты о нем помнишь?

Прошло несколько секунд. Я предложила наводящий вопрос:

– Он тебя любил?

– Да, думаю, да. Видите ли, он умер, когда я был маленький. Я помню мало из того времени, когда он был жив.

– Что именно ты помнишь? Можешь рассказать?

– Помню, что отец любил покупать мне игрушечные автомобили. И мы иногда ходили с ним плавать, и он всегда приносил домой большие пакеты с едой, если собирался остаться.

– То есть он приходил, чтобы провести время с тобой и твоей мамой? Ты когда-нибудь бывал у него дома?

Алекс покачал головой.

– Папа жил в разных местах. Какое-то время он жил в Америке, а также в Дублине и в Донегале. Однажды он сказал, что жил в хлеву.

– В хлеву?

Алекс наморщил нос.

– Он говорил, что там очень воняло. И никаких удобств.

– Еще бы! А почему он жил в хлеву?

Он, похоже, погрузился в воспоминания, глаза затуманились.

– Он целые дни проводил в кухне, готовя странные блюда, которые маме не нравились, но она ела, потому что хотела есть.

– Какие именно?

– Не помню. С необычным запахом, а иногда от них слезились глаза. У него были татуировки на обеих руках.

– Татуировки?

– Да. Ирландский флаг здесь… – Алекс хлопнул по левому бицепсу, – … и слова тут. – Он коснулся правого предплечья.

– Какие слова?

– Наверное, даже не слова, а буквы. Они что-то обозначали. Я не знаю, что именно.

Я попыталась сдержать себя, не напирать на него очень уж сильно.

– А когда он умер, что ты ощущал?

Алекс смотрел прямо перед собой.

– Одиночество. Пока мама не купила мне Вуфа, и все стало хорошо. Она плакала.

– Мама плакала, когда умер твой отец?

– Да, но она еще и злилась. И боялась. Пыталась выбросить наше пианино, но Руэн сказал, что нельзя этого делать.

– Где сейчас Руэн?

Алекс огляделся.

– Только что был здесь. Не знаю, куда он ушел.

– Руэн причинил тебе вред? Или велел тебе причинить вред себе?

В глазах Алекса мелькнул страх.

– Полисмен… – пробормотал он, а потом заплакал.

Я обняла его, больше он ничего не сказал.

* * *

Я оставила Алекса в больнице, попросив лечащего врача связаться со мной перед тем, как его будут выписывать. А пока позвонила психиатру Синди, чтобы выяснить, разрешила ли та положить Алекса в клинику.

– Нет, не разрешила. – Труди вздохнула на другом конце провода. – Но я считаю, что в ее нынешнем состоянии она не способна на адекватные решения в отношении Алекса. Его тетя согласилась на время взять над ним опеку.

Мы помолчали, сознавая драматизм создавшейся ситуации. Синди разрешение не дала, и новость, что сестра пошла против ее воли, не улучшит их и без того сложные отношения. И я очень сожалела, что не удалось убедить Синди, что лечение в Макнайс-Хаусе послужит исключительно интересам Алекса. Она скорее всего будет исходить из того, что пребывание Алекса в Макнайс-Хаусе – шаг к разрушению ее семьи. Я оказалась в тяжелейшем положении, однако не собиралась отступаться. Правильное лечение – единственная надежда Алекса.

Интенсивность галлюцинаций Алекса и их продолжительность однозначно указывают, что болезнь прогрессирует. То же самое происходило и с Поппи. Если оставить Алекса без должного лечения, то для себя и других он будет представлять такую же опасность, как и Поппи. Я не могу допустить, чтобы подобное случилось с ребенком и с его матерью. После консультаций с Урсулой и Майклом, и с разрешения Синди, я решила прописать Алексу малую дозу рисперидона. Эффект использования препарата будет контролироваться на протяжении нескольких недель. Регулярные консультации позволят объективно оценить состояние пациента.

Я вернулась в кабинет, чтобы записать в медицинскую карту Алекса сведения о проведенной встрече и отослать Майклу, Говарду и Урсуле электронное письмо:

Кому: [email protected]

[email protected]

[email protected]

Копия: [email protected]

От кого: [email protected]

Отправлено: 16.06.07 в 17:03.

Дорогие мои!

Пишу, чтобы сообщить вам: я договорилась о переводе Алекса в Макнайс-Хаус, где он проведет около двух месяцев. Я лечу его от начального этапа юношеской шизофрении. С радостью познакомлю вас с результатами своих бесед с ним и программой лечения, которую в настоящий момент заканчиваю. Наше следующее совещание – 19.06 в 14:30. С нетерпением жду встречи с вами.

Искренне ваша,

Аня.

Едва успела щелкнуть «Отправить», как компьютер пикнул, сообщая о прибытии письма.

Кому: [email protected]

От кого: [email protected]

Отправлено: 16.07.07 в 17:03.

Вы понимаете, это означает, что над Алексом установлена опека?

Отправлено с моего «Блэкберри».

Я уставилась на электронное письмо Майкла, перечитала его, во рту пересохло. Я чувствовала прикосновение его руки к моему лицу. И внезапно засомневалась в правильности принятого решения.