И тут возле их столика возникла Алина номер два…

Последовавшую затем отвратительную сцену – с воплями, швырянием посуды и даже, ужас-ужас-ужас, рукоприкладством – Карен старался никогда не вспоминать. Перепуганная пассия моментально ретировалась в сторону дамской комнаты – замывать обильно заляпавшие фисташково-зеленое платье потеки красного вина и крошки салата, разгневанная Алина что-то еще швырнула ей в спину, кажется, персик и, проорав Карену в лицо какие-то совсем уж немыслимые обвинения, наконец сбежала.

А Карен остался разбираться с управляющим, требующим компенсации за испорченную скатерть, разбитую посуду и вообще неподобающее нарушение приличий.

На следующий день он пожаловался на «сумасшедшую» поклонницу как раз гостившей у них бабушке Марине.

Ждал ли он утешения в духе «всякие встречаются, тщательнее девушек выбирай, мальчик мой» или даже «вот мерзавка» (бабушка, когда считала нужным, выражений не выбирала), Карен и сам не знал. Но чего он точно не ожидал, так это осуждения. Явного и безоговорочного.

– Ты от меня сочувствия, что ли, ждешь? – усмехнулась бабушка, поджав губы. – Ну так не рассчитывай. Нет, я вовсе не собираюсь тебе мораль читать или требовать, чтоб ты немедленно остепенился. И уж тем более не намерена срочно подыскивать тебе невесту. Даже не мечтай.

Карен ждал, что она произнесет традиционное «большой уже мальчик», но вместо этого услышал:

– Какой из тебя муж, когда в голове сплошь гулянки. Да и не в голове вовсе, а пониже…

Да, бабушка предпочитала называть вещи своими именами. Карен почувствовал, что краснеет, а она пояснила чуть мягче. Совсем чуть-чуть, на крошечную капельку, но он и тому был рад – вынести бабушкин гнев мало кому было под силу. А сейчас она явно сердилась, причем непонятно за что:

– Нет, я не говорю, что гулянки – это плохо. Возраст у тебя еще почти младенческий, а темперамент вполне кавояновский. Вот и думаешь не головой, а другим местом. Обычное дело. Помню, как дедушка твой в молодости… Впрочем, то дела прошлые. Мальчику хочется погулять – это нормально. Но, Карен! – Он вздрогнул, таким металлом зазвенел вдруг бархатный бабушкин голос. – Мужчина, который неспособен разобраться со своими сердечными – ну или какими там – делами… Это не мужчина, а безмозглый павиан. Хотя павианы своих жен очень даже сурово держат. Да что там обезьяны! Вон даже петух, на что уж безмозглая птица, а посмотри, как со своим гаремом управляется. Чтобы хоть одна пеструшка что-то свое кудахтнуть осмелилась – немыслимо. Так-то, мальчик…

Карену хотелось сквозь землю провалиться. Мальчик… Лучше бы обругала по-всякому. Бабушка, хоть и была резка на язык, ругаться себе не позволяла, но слово «мальчик» звучало хуже любого ругательства. Обычно бабушка Марина называла Карена «мальчик мой». В этом были и ласка, и любовь, и тепло, и что-то вроде «какой ты у меня молодец». Легкое неодобрение выражалось в чуть отчужденном «мой мальчик». Но просто «мальчик» звучало как «скверный мальчишка», даже хуже. Нет, гораздо, гораздо хуже. В этом обращении была обидная снисходительность: мол, презирать я тебя не могу, родная кровь все-таки, но если бы не это… Бабушке стыдно, что у нее такой внук (пусть троюродный, для нее это не имело значения) – вот что значило это «мальчик».

Вообще-то менять девиц одну за другой Карену к этому моменту и самому порядком надоело. Высокие и маленькие, рыженькие и блондинки, хрупкие стебельки и кругленькие пышечки по большому счету ничем друг от друга не отличались. Все они заливисто смеялись, соблазнительно облизывали губы, выпячивали круглые попки – и практически все хотели замуж. Ну как минимум через одну. Карен мог заранее предсказать, на какой неделе романа начнутся намеки на «мы так друг друга понимаем», на какой они превратятся в требования и когда дойдет до скандалов.

До скандалов он после Алины номер два научился не доводить, но в целом все это было ужасно скучно.

И девицы не развлекали, и вымечтанный когда-то бизнес оказался каким-то… неувлекательным.

Да и денег почему-то приходило куда меньше, чем хотелось бы. Поначалу-то выгодные контракты плыли в руки десятками – только хватай, но постепенно рынок устоялся, потенциальные заказчики нашли своих исполнителей и менять ничего не хотели. Работа стала более-менее стабильной, гиганты, поглотив какое-то количество «мелкой рыбешки», прочих оставили в покое – крутитесь, только на наши делянки не лезьте.

Вообще-то грех жаловаться. Их фирма, хоть и не стала гигантом, но место на рынке заняла вполне достойное. И контракты денежные регулярно перепадали, и проблем особых вроде бы не было. Но как-то это все было… мелко.

Да еще и вопросы стратегии… Громов настаивал, что прибыль должна вкладываться в исследования. Притом, что собственная фирма давала изумительную возможность поставлять на внутренний рынок модные зарубежные препараты. Собственные исследования – это неплохо, но очень уж долго все: проверки, перепроверки, испытания такие, испытания эдакие, потом миллион бумажек и согласований. То ли дело готовенькое поставлять! В конце концов, бизнес имеет же право расширяться? Почему бы и не в область прямых поставок? Не унитазами же, в конце-то концов, Карен предлагает торговать! Громов же, не возражая против внешних заказов на исследования, «расширяться» в «торговлю» не желал категорически. Еще активнее он возражал против увеличения «непроизводственных» затрат. Деньги должны идти на развитие – и все тут. Представительские расходы (а откуда еще прикажете брать деньги на обеды с заказчиками и на презенты для очередной пассии?) вообще казались ему совершенно избыточной графой в бюджете фирмы.

Одно хорошо – контракты, договоры и прочую, как он выражался, бизнес-макулатуру Громов подписывал, не особо вчитываясь. а то и вовсе не глядя. А это что означает?

А это означает, что уставные документы фирмы можно запросто подкорректировать – Громов подмахнет, как обычно, не глядя. Был Громов соучредитель – станет наемный сотрудник. А наемного сотрудника и уволить можно. Никаких проблем.

Сонечка, их приходящий юрист, услышав о планах Карена, пришла в ужас:

– Да ты что? Это же… подлог, – последнее слово она не то что прошептала, губами беззвучно обозначила.

– Да ладно, – усмехнулся Карен. – Подлог – это когда его обнаружить можно. А если документы все в порядке будут – в чем проблема? Реорганизация фирмы – обычное дело. Ты же знаешь, как он бумаги подписывает.

– Нет, я так не могу, – упиралась Сонечка. – Это… это нечестно.

Карена, однако, ее упрямство даже как будто не расстроило:

– Ну нечестно так нечестно. Проехали, забудь. Кстати, твой благоверный меня опять на рыбалку звал: пивка, говорит, попьем, анекдоты потравим на просторе, без бабского присмотра. Может, зря я отказался? Поболтали бы, поделились впечатлениями о… честности…

Когда Соня только-только начинала работать на фирму Карена, у них случился скоропалительный роман – не мог же Карен пропустить такую симпатичную девушку. А она, не устояв тогда перед его напором, до сих пор панически боялась, что о «той истории» станет известно мужу.