– Да забудь, забудь о нем. Он гребаный мудак, который взял то, что ему не принадлежало. Ты моя и принадлежишь только мне!

Николоз встряхнул меня как котенка и вжался своими влажными пухлыми губами в мои потрескавшиеся, пересохшие, больные. Я как в припадке забилась в его руках. Пыталась оттолкнуть его большое тело от себя, но он просунув руку мне под спину с силой прижал к себе, тем самым отметая все мои попытки высвободиться.

Еще какие-то секунды я боролась с ним, но в итоге мои силы иссякли так быстро, что руки вмиг опали, повиснув вдоль тела неподвижными плетьми. И следом я обмякла в его руках, так как от недостатка кислорода меня выкинуло из мира реальности.

– Эй, – весомый удар по щеке, заставил открыть глаза, и я сразу же скривилась от омерзения, которое испытала от воспоминаний о поцелуе.

– Не кривись, а привыкай, – Николоз отпустил мою шею и я без сил опустилась на пятую точку. Чтобы не ткнуться носом в пол, уперлась ладонями перед собой. Подняла взгляд на Ника. Посмотрела на него с ненавистью.

– Не скалься, детка, – потрепал он меня по щеке, – скоро свыкнешься. Ведь теперь то трахать тебя некому. Да и от телок, которых трахал мой братец не раз слышал, что он лютует в постели. А я буду с тобой самым нежным, Алита, – он подцепил двумя пальцами мой подбородок и вздернул голову вверх, – что не нравится? Ну ничего, ничего, свыкнешься, – хмыкнул он.

– Ты так и не ответил. Тело Давида нашли? – прошипела, сжимая губы плотно, зло.

– Не смей произносить, его имя при мне. Слышишь? – зло процедил парень и до боли сжал подбородок.

А в этот момент я заметила, как в его глазах промелькнул страх.

– Значит не нашли, – скривила губы.

– Заткнись. Этот мудак мертв. Он мертв, поняла? Марат… – он запнулся, но неожиданно, весь словно загоревшись изнутри гневной волной, заговорил громко, безостановочно, – … Марат самолично казнил несговорчивого сукина сына. И подпалил его задницу, – в его взгляде полыхала одержимая ненависть, – пусть горит в аду, мудак!

Выплюнул он последние слова и довольно оскалился.

Я сухо сглотнула горечь безысходности. Закрыла глаза. Все, больше не могу смотреть в лицо этого гада, не хочу видеть в его глазах ликование. Давид умер. И если тело не нашли, то это говорит лишь о том, что его либо хорошо спрятали, либо… его превратили в пепел. С трудом удалось втянуть в себя воздух, так как грудь, будто тугое кольцо, сжало отчаяние. Если Давид мертв, значит… и мне жить незачем. В душе образовалась черная дыра, которая с каждой минутой прожитой с этой мыслью, становилась все больше, затягивая мое существо черной тьмой.

– Вставай, Алита, – я чувствую, как пальцы Ника впиваются в мое предплечье здоровой руки и он меня стаскивает нагло с кровати. А я не сопротивляюсь ему. Пусть делает, что хочет с этой минуты. Меня больше нет. Моей души нет. Осталась только оболочка, которая без внутреннего огня, рано или поздно… умрет. – Вставай, говорю, – рычит Николоз и словно щенка тащит меня в ванную, – скоро уже врач придет. Рану перевязать нужно.

– Кому нужно? Мне нет. Мне все равно, – пробормотала под нос, но Ник конечно же услышал, он всегда слышал то, что не нужно.

– Ты это заканчивай, – он подвел меня к раковине и включил воду, – будешь противиться, пожалеешь.

– Ха, – идиотский звук вырвался из моего рта.

– Что, мать твою “ха”, не беси меня, детка. Мне с тобой нянчиться некогда. Но теперь у меня есть бабки. Много бабок. Найму тебе круглосуточную няньку, будет с тобой возиться дни и ночи напролет… Усекла?

Я подняла лицо, и встретилась через зеркало с ним взглядом.

– Ненавидишь? – вскинул вверх брови Ник и тут же его огромное тело прижалось ко мне сзади.

Парень не отводил от меня глаз. Я видела, как его лицо меняется, как на смену гневу во взгляде приходит мерзкая, грязная похоть.

– Отойди, – хрипло процедила сквозь зубы.

– Алита, девочка моя, – с придыхание пришептывал Николоз, обдавая горячим дыханием шею, – хватить капризничать. Все равно ты его не вернешь, а я не хуже, Алита. Ну, ты же знаешь что лучше. Я же как был твоим другом, так и остался. Почему ты не хочешь это принять? Мою дружбу?! Я же не тащу тебя в кровать. И не лезу на тебя, как обезумевший кобель, как это сделал Давид, – добавил последнее с враждой в голосе.

Я дернулась из его рук, сжимающих мои бедра.

– Хорошо, хорошо. Я тебе дам еще немного времени, чтобы ты переварила эту новость, но только если ты пообещаешь, что потом подумаешь над моим предложением…

Мой ответ – молчание.

– А потом, когда все закончится, когда отец все порешает с Маратом, мы уедем с тобой, обещаю. Уедем в горы. Там воздух чистый. Тебе точно на пользу пойдет. Да и нас там никто не знает. Мешать нам не будут. Заживем там, – воодушевленно проговорил Ник, подкатив глаза под лоб.

Мой ответ – молчание.

Парень продолжал задавать вопросы, и не получая на них ответы, позже, сам же начал на них отвечать, словно разговаривая сам с собой. Его мечтания меня смешили и одновременно с этим заставляли ненавидеть его еще больше. Какой же он все таки мерзавец. Его брат мертв, а ему плевать на все, лишь бы его желания были удовлетворены. Непрошенные слезы обиды и отчаяния, подступившие к горлу, начали душить. Собравшись с силой, оттолкнулась от раковины и отошла в угол ванной.

– Оставь меня. Пожалуйста. Выйди, – старалась из последних сил сдержать слезы в голосе.

– Алита, – Ник дернулся ко мне, но я вжалась в стену так сильно, что лопатки заболели от напряжения, скривилась от боли.

– Уйди, – прошу парня, сжимая в кулак на груди пижаму, – уйди.

Как осталась одна я уже не помню. Глаза заволокли жгучие слезы. Горло сжали ледяные щупальца горечи и боли. Меня медленно затягивала обрушившаяся боль утраты. Которую я, видимо, до последнего мига не могла принять. Да и кто бы мог подумать, что Давид за столь короткий срок, смог так глубоко проникнуть мне под кожу, впившись в самые недра моего существа. Сволочь. Как же он мог так поступить. Бросить меня в это страшном мире, одну? А ведь обещал, что буду только его. И он не даст меня никому в обиду.

Глотая жгучий поток слез. Тихо подвывая и постанывая, я сползла по стене в угол. Я совсем выпала из реального времени, потеряв ему счет. Даже холод, исходящий от стен, мало меня тревожил. И не приводил в чувства, хотя ребра и лопатки ломило от холода. Но вряд ли он может быть причиной дискомфорта для мертвеца. Да-да, сейчас я уже наверняка могла признаться себе самой, что вряд ли смогу вернуться в нормальную жизнь к нормальным людям. Давид отнял у меня в первую встречу с ним все. Все что для меня было важным и ценным. В тот день он забрал у меня не только девственность. В ту роковую ночь он похитил и мою душу, и сердце в придачу. Отравил меня собой. Сделал зависимой. Жаль, что слишком поздно я это поняла.

Но теперь это и не важно. Ведь ОН мертв.