Стоя перед зеркалом в ванной, смотрела на свое отражение и даже не верила в то, что эта жалкая тень – я.

Лихорадка, в которой я пребывала последнюю неделю, выжала меня, словно лимон. Залегшие круги под глазами были почти на пол лица. Тонкая, почти прозрачная кожа обтягивала выступающие скулы, высокий лоб, острый подбородок и нос. А до сухих, покрытых болячками губ, было страшно дотронуться.

Включила теплую воду и сунула под нее кончики пальцев, а потом поднесла их к губам, чуть смачивая.

Пустота в голове пугала и одновременно с этим приводила в некое смущение от того, что ничего не испытываю. Ни боль, ни обиду, ни ненависть… Ничего.

Я была пуста и суха внутри, будто сгнивший грецкий орех.

Николоз каждый день меня пичкал новостями о том, как прошли похороны Давида. На какой стадии находится взаимоотношения между Маратом и отцом, и какую, собственно говоря, роль эти самые переговоры могут сыграть в нашей дальнейшей судьбе.

Я молча переваривала всю эту информацию внутри, и тут же выплевывала, ни на секунду не задерживая ее в сердце. То, что Давид жив, я точно знала. Я верила своему предчувствию, которое практически никогда не подводило меня. А если Нику удобно жить с этой новостью, тешиться ею, так пусть, это его дело. А я подожду. И уверена, что дождусь того часа, когда увижу, как этот ублюдок, который был для меня братом, будет корчиться от боли, когда его настигнет кара Давида.

Тихое скрежетание в дверь привлекло мое внимание. Я обернулась. С силой сжала зубы. “Вот же муха приставучая. Даже здесь от нее не спрятаться,” – с досадой подумала про себя.

– Алиточка, вам тут неплохо случаем? – в приоткрытую дверь заглянула женщина средних лет.

Но вместо того, чтобы ответить, я отвернулась от нее и склонившись над раковиной плеснула в лицо теплой водой.

– Я приготовила завтрак. Он ждет вас на кухне. Николоз Георгиевич приказал вас накормить сытно, – продолжала она кудахтать.

– Вот и оставьте свой завтрак для него, а меня не трогайте. Захочу поесть – поем. А сейчас выйдете из ванной, мне нужно помыться, – хриплым, будто простуженным голосом бросила ей не оглядываясь.

– Алиточка, я все понимаю, но Николоз Георгиевич…

– Пошла… вон… – низким голосом выдавила из себя.

– … но Николоз Георгиевич…

Я хватаю с полки целый пузырек жидкого мыла и с разворота швыряю в нее. Женщина, взвизгнув, бросилась за дверь, при этом громко выкрикивая угрозу.

Закрыла глаза.

Боже, как же тяжело находиться в таком мерзком состоянии.

Николоз, меня просто одолел. Ни на минуту, не оставлял в покое, душа меня своей заботой, больной любовью. Да еще и угрозу свою исполнил, нанял сиделку…

Посмотрела на открытую дверь, из-за которой доносился громкий женский голос. Прислушалась. Позвонила таки Нику. Жалуется. Значит, вечером предстоит разговор на повышенных тонах с парнем. Пережить бы это.

Еще немного побыв в относительном одиночестве (громкая брань, которой разразилась женщина, так и не прекратилась), собравшись с духом я все же вышла из ванной, и шаркая подошвой о пол направилась в сторону кухни. Слышать невыносимо громкий голос раскричавшейся женщины было выше моих сил. Нужно было как-то убавить ее громкость. А это значит, придется извиняться за свою выходку. Другого способа заткнуть ее, увы, нет.

Темный коридор показался мне невероятно длинным. Сил преодолеть это расстояние потребовалось немало. И все же в конце пути, мне пришлось даже придерживаться за стену, чтобы не упасть. Но то, что силы мои на исходе я почувствовала тогда, когда переступила порог кухни, потому как сделав еще пару шагов, упала на стул, что стоял ко мне ближе всех.

– Воды, – тихо прохрипела, откидываясь на спинку стула.

Мое дыхание сбилось, и сердце в груди застучало так быстро, что казалось еще немного, и оно выскочит из груди.

Женщина, обескураженная моим появлениям растерялась, и вытаращив глаза застыла на месте.

– Воды, – чуть шевеля губами, попросила ее снова.

– Боже, Алиточка. Что с вами? – она кинулась наливать мне воду, и вся побелев от страха, трясущимися руками подала мне стакан.

– Вызовите скорую. Мне кажется, я умираю, – просипела, так и не сделав, глотка воды, выронила стакан из рук, отключилась.

– Алита, – низкий, до мурашек знакомый голос, ворвался в мое сознание, разрывая мой внутренний вакуум в клочья.

– Давид? – я открываю глаза. – Давид, это и правда ты? – мой взгляд упирается в черные, затягивающие в бездну озера.

– А ты кого-то другого ожидала увидеть, малютка? – насмешливым, немного взволнованным голосом спрашивает мужчина, удерживая меня на своих коленях.

Я в немом шоке оглядываю его лицо с отросшей щетиной. Со шрамом, который проступал красной неровной линией с правой стороны от виска и прятался в коротких волосках бородки, уходя ниже по шее, за воротник свитера.

– Нет, Давид. Нет, я хотела видеть тебя, – здоровой рукой, обвиваю его шею и утыкаюсь носом в мягкую ткань его свитера, жарко шепчу, – я верила в то, что ты жив. Чувствовала.

– И правильно делала, малютка, – на мой затылок легла ладонь мужчины, и он меня прижал к себе нежно и в тоже время так сильно, что я смогла ощутить все его чувства, через одно только прикосновение.

– Подожди, а как ты вошел? Кто тебе открыл? Где нянька, которую нанял Николоз? – затараторила я, отстранившись от Давида.

– Не сейчас, милая. Все твое любопытство я удовлетворю чуть позже, – он поднялся со стула и опустил меня на пол, – а сейчас нам нужно показать тебя врачу. Сама дойдешь?

Я коротко кивнула. И взволнованно оглядываясь по сторонам, прижалась к Давиду, направилась к выходу вслед за мужчиной.

“Хоть пальцем ее тронешь, руки к чертовой матери оторву” – рычал сквозь стиснутые зубы, наблюдая за тем, как Марат трогает мою малютку.

“Без рук остался ты, придурок.” – Марат хрипло смеется, а я тут же опускаю взгляд на свои руки и …

– Нее-ет! – рев боли разрывает горло, и я в диком бессилии дергаюсь всем телом навстречу ублюдку, который продолжает ласкать бездвижное тело моей девочки.

– Давид! Давид! Очнись! – на краю сознания слышу голос Артура и чувствую, как жар обжигает мою голову, легкие, живот.

Делаю короткий вдох-выдох…

Но открыть глаза не получается…

Горящий браслет боли только сильнее стягивает грудь…

Еще попытка…

Вдох-выдох…

И тут же что-то жутко холодное обожгло мне лицо…

Шумно втянул в себя струю воздуха, с привкусом какой-то горечи, и открыв глаза резко сел.