Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я отодвинула в сторону химические реактивы, охваченная неприятными мыслями.
– Если до тринадцатого числа произойдет еще одно убийство, им придется его выпустить. Не так ли? – я сняла нитку с корсажа, не поднимая глаз. – Я имею в виду, ведь они не станут судить его за те преступления, если произойдет еще одно, пока он в сумасшедшем доме.
Томас пристально посмотрел на меня.
– Вы предлагаете, чтобы мы инсценировали убийство, Уодсворт? Вы сами планируете кого-то зарезать, или эта роль отведена мне?
– Не будьте смешным. Я только хотела сказать, всегда существует возможность, что появится еще один труп. Не могу поверить, что наш убийца просто сдастся и тихо растворится в ночи. Вы сами так говорили.
Томас несколько минут это обдумывал.
– Наверное. Но если мы поставим на эту теорию, тогда предположим, что у меня есть возможность изобрести паровой корабль для полетов по небу еще до конца этой недели.
– А вы пытаетесь построить летающий паровой корабль?
– Конечно нет, – ответил он с проказливой улыбкой, схватил скальпель со стола с инструментами и вручил его мне вместе с фартуком, – но вы сами это сказали: все возможно. – Он кивнул в сторону трупа. – Давайте займемся этим. Нам надо вернуть тело до рассвета, и я бы хотел первым удалить его желчный пузырь.
Я без малейших колебаний разрезала кожу одним взмахом своего скальпеля, заслужив восхищенный свист Томаса.
Центральное агентство новостей, Лондон
17 сентября 1888 г.
Стук пишущих машинок под ударами сотен пальцев встретил нас с Томасом, когда мы вошли в напряженно работающее агентство новостей вслед за суперинтендантом Блэкберном. Мой брат говорил, что почти все их истории были сенсационной ложью и что их ожидали судебные иски по обвинению в клевете. Я была с ним согласна.
Блэкберн нашел меня в лаборатории, где я усердно работала над теми уликами, которые использовали против дяди, и настоял, чтобы я сама увидела последний кошмар.
Блэкберн не слишком обрадовался предложению взять с собой Томаса, но я его убедила, что познания мистера Кресуэлла нам очень пригодятся. Томас, возможно, заметит какую-нибудь пропущенную подробность, а именно это и нужно для дяди. В конце концов Блэкберн уступил.
Лиза помогла придумать оправдание моему выходу из дома, сказав матери, что нам просто необходимо пройтись по магазинам. Тетушка Амелия была в восторге от того, что я занялась «подходящими для девушки делами», и отпустила нас, напевая себе под нос. Я заподозрила, что кузина вызвалась мне помочь, потому что это позволяло ей тайком удрать в парк вместе с новым ухажером. Какими бы ни были ее мотивы, я была ей благодарна и мне будет ее очень не хватать, когда они вернутся к себе в деревню.
Мои руки и ноги сводило от тревоги. Блэкберн был неразговорчивым молодым человеком, поэтому он произнес мало слов во время нашей поездки в экипаже. Я узнала только, что произошло нечто такое, что может вызвать сомнения в виновности дяди и не позволит затянуть петлю у него на шее.
Пусть Томас и не доверяет Блэкберну, но я дошла до такого отчаяния, что готова была принять любую помощь, даже если это означало последовать за человеком, который поместил дядю в сумасшедший дом, на самое дно ада.
Мы прошли мимо нескольких письменных столов, за которыми репортеры писали и возбужденно обсуждали новости этого дня. Казалось, в воздухе повисло напряжение, почти ощутимое физически, как электричество, гудящее в проводах и заставляющее светиться лампочки Эдисона.
В конце маленькой комнаты находился офис, где за огромным столом сидел тучный мужчина. Во всем его облике, даже в очках, читалось напряжение. Гравированная табличка на двери извещала всех входящих, что это редактор. Он выглядел мрачным, и эта мрачность сквозила в каждом его движении и поступке; она свидетельствовала о том, что он видел слишком много темных сторон жизни. Редактор по очереди оглядел каждого из нас, по-видимому, пытаясь понять, кто мы такие и каковы наши мотивы, потом остановил взгляд на суперинтенданте Блэкберне.
Редактор погасил сигарету пухлыми пальцами, потом жестом пригласил нас войти и присесть. Его движения были быстрыми и резкими.
Я смотрела, как крохотные оранжевые угольки превращаются в серый пепел, поднявшийся в воздух после нашего прихода. Густой клуб дыма завис над нашими головами, словно не желал пропустить то, о чем мы собирались узнать.
Я не нашла в себе сил высказать возмущение этим ядовитым дымом – слишком нервничала из-за тех новостей, которые могли оправдать или окончательно приговорить дядю. Однако Томас, казалось, был готов перепрыгнуть через стол и затолкать остатки табака курильщику в легкие.
Дрожащими руками редактор указал на чайный сервиз, стоящий на буфете у стены.
– Если кто-то из вас захочет подкрепиться, прежде чем мы начнем, прошу вас, угощайтесь.
Блэкберн посмотрел на меня, приподняв брови, но я покачала головой. Я не хотела задерживаться там дольше, чем необходимо. Это место подавляло меня, а редактор вызывал нервную дрожь.
– Нет, спасибо, мистер Дойл, – сказал он. – Если не возражаете, я бы хотел увидеть то письмо, о котором вы говорили.
– То, что вы сейчас увидите, довольно неприятно, – предупредил мистер Дойл, глядя именно на меня. – Особенно для юной леди.
Я улыбнулась, наклонилась над столом и произнесла самым любезным тоном, на какой была способна:
– В свободное время я вскрываю тела покойников. Два из них принадлежали жертвам Кожаного фартука. Запах, который заполнял комнату, мог поставить на колени мужчину, а я помогала дяде во время вскрытий, стоя в луже застывшей крови, – я откинулась на спинку стула, и кожаная обивка скрипнула, будто в знак неодобрения. – Что бы вы ни показали нам, мой желудок справится с этим, я вас уверяю.
Мистер Дойл побледнел, потом коротко кивнул и стал перебирать лежащие перед ним бумаги. Трудно было сказать, что его больше смутило – моя неподобающая для дамы деятельность или то, что я ему о ней сообщила нежным детским голосом. В любом случае я почувствовала себя немного лучше, заставив его самого ощутить неловкость.
Томас фыркнул, потом поднял руки извиняющимся жестом, когда мистер Дойл сердито взглянул на него. Блэкберн перестал выглядеть как должностное лицо; он казался таким же мальчишкой, как Томас, и ему лишь чуть лучше, чем Томасу, удавалось скрыть свой смех.
Я по-новому взглянула на Блэкберна. Томас прав: в его лице было нечто обезоруживающее. Одним застенчивым взглядом он завоевывал ваше полное доверие.
Мистер Дойл откашлялся.
– Ну, тогда ладно. – Он открыл верхний ящик стола, достал письмо, потом подтолкнул его по крышке стола туда, где сидели мы (кстати, на стульях с жесткими прямыми спинками). По-видимому, ему уже не терпелось от нас избавиться. Я чуть было не сообщила ему, что это чувство обоюдно. – Это пришло по почте сегодня утром.